Карина Демина - Механическое сердце. Черный принц
- А потом сидел на его троне?
- Сижу. И просижу еще не один год, - поправил Войтех, накренив бокал. И вино, добравшись до края, потекло по выпуклой стенке, скользнуло на ножку, окрасив ее багряным, кровяным. - Он старел. И не становился умнее. Напротив, болезнь грызла его изнутри, его тело выглядело здоровым, а его разум гнил. Я оказал ему услугу, избавив от мучений.
Вот только сомнительно, чтобы Войтеха просили о подобной услуге.
- Вот такая история, Таннис. Видишь, дорогая, я предельно откровенен с тобой. И в ответ жду, что ты проявишь благоразумие.
Куда она денется?
…в комнату с узкими окнами, словно бойницами. Стены обтянуты тканью, но камень близко, и камень мокнет, а на ткани проступают влажные пятна. От гобеленов пахнет пылью. И мертвые цветы в древней, с трещиной, вазе покрылись паутиной.
- Извини, дорогая, - Войтех поцеловал руку. - Убраться не успели. Да и со слугами беда. Не найти неболтливых. Поэтому придется немного потерпеть.
Кровать на постаменте. Балдахин, провисающий под собственной тяжестью. Влажный бархат и жесткое золотое шитье. Впрочем, золото давным-давно поблекло, а бархат поточила моль.
- Обустраивайся. И надеюсь, ты спустишься к ужину?
Это не просьба, - приказ. И Таннис с улыбкой отвечает.
- Да… Освальд.
Одобрительный кивок, и прикосновение, от которого она все-таки отшатнулась.
- Не стоит меня бояться, - Освальд против ожиданий не разозлился. - Вспомни, когда-то ты была в меня влюблена…
- В Войтеха, сына аптекаря… и единственного, как мне казалось, друга.
- Я и сейчас тебе не враг.
- Мне нужно время.
- Всем нужно время, Таннис. Так уж получилось, что именно времени нам всегда и не хватает. Но… я и вправду не стану тебя торопить. Отдыхай.
Он вышел, но дверь запирать не стал, пусть снаружи и имелся засов внушительных размеров.
Проклятье. Таннис стояла посреди комнаты, обхватив себя руками, пытаясь унять дрожь и дурноту, которая подкатила к горлу.
…влажное перо.
…влажная овечья шерсть, которую привозят в мешках. И мешки приходится таскать. Они тяжелые, и после второго-третьего спина начинает ныть. Но останавливаться нельзя, сзади подгоняет мастер. Он должен следить за всеми, но смотрит лишь на Таннис. И шипит, стоит ей замедлить шаг, увольнением грозится. А другой работы она не найдет, разве что в борделе.
Надо успокоиться. И дышать, сквозь стиснутые зубы, глубоко, до ломоты в ребрах, до кругов перед глазами… не сесть - упасть в низкое разлапистое кресло, которое трещит и опасно кренится. Кресло дряхлое, как и все в этом доме.
Что ей делать?
Бежать. Это - единственный шанс, но не стоит обманываться, ей не позволят выйти из дома… пока не позволят.
Думай, Таннис. Налей себе воды. Графин высокий и с широким горлом, рукоять его липкая от грязи, и вода пахнет илом. Как бы не отравиться… и смешно, всего-то год прошел, а она уже воду пить брезгует, раньше вон из подземного колодца хлебала и ничего.
Стакан протереть платком. Паутину смахнуть. И открыть массивный тяжелый шкаф. Меха. Паутина. Пыль…
- Осторожно, деточка, - раздался сладкий голос, - не стоит их трогать. Потом не отмоешься. Давно пора было выбросить, но Ульне против. Она так неистово держится за прошлое, что это просто-напросто ненормально. Но разве мне говорить о ненормальности?
Женщина в розовом платье засмеялась.
- Кто вы?
- Марта, деточка, просто Марта…
- Таннис.
Она видела эту старуху в театре. Крупная, пышная и из-за платья выглядит еще пышнее. Атласное, переливающееся, оно обильно украшено оборками и полотняными розами. Лицо ее мягкое, сдобное с корочкой румянца на щеках, дрожжеватой непропеченной кожей и изюминами глаз. Из-под соломенной шляпки выбиваются седые локоны, завитые по последней моде. А широкий атласный бант почти скрыт двумя подбородками дамы.
Шея ее коротка.
Грудь - обильна и выглядывает из чересчур низкого, почти непристойного выреза. Старуха щедро присыпала грудь пудрой, и та сбилась, скаталась, обрисовав морщины.
В руках она держала ридикюль грязно-розового цвета, раздувшийся, напомнивший дохлую рыбину. И вышивка поблескивала чешуей.
- Идем, деточка. Скоро подадут обед, - она ступала грузно, и широкие юбки колыхались. - Не следует его злить…
Сумасшедшая.
Одна из…
Во главе стола восседала некоронованная королева. Худая, изможденная почти женщина, чей взгляд скользнул мимо Таннис, задержавшись на Марте.
Мертвый?
Пожалуй. И лицо это застыло, потемнело от времени. На ней белое платье-саван, и кружево облепило тонкие руки. На поредевших волосах удерживался венок из флердоранжа и серая, запыленная фата, которую Ульне мяла в пальцах. Их движения, неторопливые, размеренные, завораживали.
- Она горюет об исчезнувшем муже, - громким шепотом возвестила Марта. И приложила к напудренной щеке платок. - Он покинул ее сразу после свадьбы… такая трагедия.
В голосе не было ни капли сочувствия. Трагедия, как и все прочее в доме, изрядно постарела, покрылась пылью и трещинами.
Место по правую руку Ульне занял Освальд. Таннис он приветствовал кивком, но и только. Напротив него устроилась некрасивая женщина в черном наряде.
- Наша супруга, - Марта держала Таннис за руку липкими жадными пальцами. - Она в трауре.
- Марта, - окликнул Освальд.
А женщина в черном судорожно всхлипнула, она поднялась и четки, которые она сжимала, задребезжали. А может не четки, но серебряные тарелки… или канделябры… или стеклышки в уродливых окнах Шеффолк-холла.
- Да, Освальд? - старушка съежилась, она смотрела на него, не способная скрыть ужас. - Я опять что-то не то сказала, да? Прости… ты же знаешь, я никогда не умела думать о том, о чем говорю… у нас траур… наш дорогой отец умер…
- Марта!
- Он ведь и вправду умер! - торопливо произнесла Марта и вытащила из ридикюля помятое печенье. Она бережно собрала прилипшие к нему пылинки, скатала и вытерла о платье. - Такая скоропостижная кончина… возраст, не иначе, как возраст… нам всем так жаль, так жаль…
- Возраст, - глухо повторила женщина в черном, занимая свое место. Она держала спину прямо, а подбородок задирала так высоко, что шея ее изгибалась, а башня из темных волос опасно кренилась. - Бедный папа… я молюсь за его душу.
- Мы все молимся, - пробормотала Марта, отчаянно пережевывая печенье.
- Дорогой, - женщина отвернулась. - Ей обязательно присутствовать за столом?
- Марте?
- Нет.
- Обязательно. Мы ведь говорили об этом, - тон Освальда был мягким, но женщина отступила, она задрала подбородок еще сильней, и кожа на шее опасно натянулась.
