Академия Хозяйственной Магии. Фиалка для ректора - Юлия Удалова
– Но ведь найдем?
– Найдем. Главное – спасти студентов.
Глава 26
В свою бывшую комнату в общежитии я заглянула ненадолго – за кое-какими книгами и надувным ковчегом моих Гэри и Коди. Тем самым, в котором бабочки спасались от грустного настроения Мокрухи.
А то они мне все уши прожужжали, чтоб не оставляла без присмотра ценное имущество.
Формально комната еще принадлежала мне, на самом деле же… На самом деле она стала уютным гнездышком для Мокрухи и упыря, которого, как выяснилось, звали Гуарилом. На время, до тех пор, пока они свадьбу не сыграют.
Сама я вместе с Гэри и Коди перебралась к Власу. Несмотря на пропавших студентов, и то, что нам никак не удавалось выйти на след грибной нечисти, это были самые лучшие дни моей жизни. Такого я не испытывала никогда.
За окнами бушевала непогода – близилась зима, а мы сидели рядом, обнявшись. Я гладила его темные волосы, тяжелый подбородок, заросший щетиной и сильные руки. Он целовал меня в губы, глаза и так напевно и мягко называл меня по имени, что внутри все сжималось от нежности.
Но зачастую не нужно было никаких слов. Потому что я чувствовала себя рядом с этим мужчиной такой защищенной… Такой умиротворенной и до краев наполненной любовью и светом, что я даже дышала со осторожностью: боялась расплескать то счастье, что переполняло меня. Счастье, о котором мне хотелось кричать всему миру.
Казалось, что это навсегда. Но я не предполагала, как легко все может рухнуть.
Так непривычно было стучать в дверь своей комнаты! Но еще непривычнее было видеть открывшего мне упыря в малиновом халате и с сеточкой на волосах.
Мокруху я, кстати, так ни разу и не видела. Несмотря на обретенное счастье, она мне не показывалась. Но упырь Гуарил утверждал, что она испытывает ко мне особенную, горячую благодарность за то, что указала ему, где ее найти.
Я быстренько отыскала ковчег и прихватила книжки, и хотела уже уйти, но Гуарил остановил. Кряхтя от натуги, он достал из-за кровати больших размеров каменюку – с виду, ну вылитое могильное надгробие. Так оно и оказалось. Только вместо имени усопшего и дат, там было выбито «Гуарил и Мокруха приглашают на свадьбу Февронию».
Я искренне умилилась, и попыталась отделаться устным приглашением, но настойчивый упырь все-таки вручил мне эту плиту. Отказаться и обидеть счастливую нечисть я не могла. У меня самой в животе порхали бабочки (не мои фамильяры, упаси Богиня), и мне хотелось сделать такими же счастливыми всех, кто меня окружал. Правда, предварительно я все-таки уменьшила вес камня в сто раз.
В коридоре я натолкнулась на молодую женщину лет тридцати с огромным животом. Я в таких вещах не особо разбираюсь, но она определенно должна была вот-вот родить. Не исключено, что в ближайшие десять минут. Чего бы я не очень хотела!
У нее были рыжие волосы, завязанные в два аккуратных хвоста и задорные веснушки по всему лицу, придающие ей особенной прелести.
– Не могу поверить, – прошептала она, разглядывая меня с непонятным выражением. – Как будто время повернулось вспять…
– Что вы сказали? – рассеянно поинтересовалась я, поудобнее перехватывая свою могильную плиту.
Хоть она и была сейчас легкой, но все-таки очень неудобной для транспортировки.
– Вылитая, ну, просто вылитая, говорю… – не сводя с меня широко распахнутых глаз, женщина протянула руку. – Меня Милица зовут. Я когда-то здесь училась… в одной группе с тобой.
Ах, Милица! Старшая сестра Милавицы и жена Митрофана Игнатьча! Вот только что это она такое сказала про группу? Я не ослышалась?
– Со мной?
– С Фрэнни. Френтиной Аштон, твоим оригиналом.
Вот именно в этот момент я и почувствовала болезненный укол в сердце. А еще кое-что вспомнила. Вспомнила это имя.
Фрэнтина. Так меня при нашем знакомстве назвал Влас.
– Впервые слышу, – сухо проговорила.
– Понимаю! – с готовностью кивнула Милица. – Ведь он запретил тебе о ней говорить!
– Он? – мне плохело буквально с каждой минутой этого разговора.
– Влас. Ректор. Он запретил рассказывать тебе о Фрэнтине Аштон. Мужу моему Митрофану – строго-настрого не велел. А ведь Митрофан у нашей группы тоже куратором был. Забавно вышло.
– Да, забавно… – я надолго замолчала, а потом нашла в себе силы спросить. – Влас любил ее?
– Он был от нее без ума, и она вроде бы ответила взаимностью, но затем бросила его ради своего однокурсника, Фила, – с удовольствием поведала Милица. – Если честно, характер у Фрэн был еще тот! Выскочка и двоечница, столичная штучка. Смотрела тут на всех на нас, как на грязь под ногтями. Ума не приложу, почему ректора так на ней переклинило? С ума ведь по ней сходил! Так и любил ее все эти годы, чего она, между нами, совершенно не достойна!
В голосе женщины чувствовалась сильная личная неприязнь. Но это было уже неважно, потому что главное я узнала.
Так вот кем я все это время была для него.
Двойником. Всего лишь копией непревзойденного оригинала. Подделка никогда не сравнится с подлинником, но… Что ж, на безрыбье и рак рыба. А значит, сойдет и фальшивка. Тем более, когда она так удачно сваливается прямо тебе на голову в купальню.
Он никогда не любил меня, именно меня – Февронию Астахову. С моим собственным характером, с моими мыслями, мечтами, надеждами. Всем тем, что составляло суть моего я.
Я получила лишь тень. Тень его былых чувств, неразделенной страсти к Фрэнтине Аштон.
Милица говорила что-то еще, но я больше не могла ее слушать.
Уронив могильную плиту, я просто развернулась и ушла.
Сначала медленно, но затем ускорила шаг. Ноги сами собой принесли меня в избу-читальню.
– Ты выглядишь расстроенной, – участливо заметила библиотекарь Мортимер.
Она сидела за кафедрой, рассматривая какую-то книгу в бордовом переплёте, из которой тянулись и покачивались щупальца, а между страницами мшилась жизнерадостно-зеленого цвета плесень.
– А вы наоборот, – проговорила я просто, чтобы что-то сказать и указала на диковинную книжечку. – Новое поступление?
– Скорее старое, – улыбнулась Мортимер и погладила корешок книжицы. – Ее вернул мне один должник.
Из вежливости я хотела проявить внимание, и даже потянулась прочитать название. Но сейчас мне было точно не до книжек. К тому же сама библиотекарша убрала книгу в ящик стола, с излишней, как мне показалось поспешностью.
–