Кассандра Клэр - Город праха

При мысли о Саймоне она поморщилась от стыда и припустила по переулку в сторону Кент-авеню. Конечно, она солгала Клэри, что ничего не помнит. Перед глазами стояло лицо Саймона в тот момент, когда она шарахнулась от него. Самое удивительное в том, что Саймон до сих пор казался ей человеком. Куда человечнее многих.

Майя перебежала через дорогу, чтобы не светиться под окнами Люка. Улица почти пустовала — жители Бруклина не спешили вылезать из постелей воскресным утром. Майя направилась к станции метро Бедфорд-авеню, продолжая думать о Саймоне с чувством пустоты в груди. Впервые за много лет ей захотелось кому-то довериться — и вот пожалуйста, именно этот человек превращается в вампира, и доверять ему теперь невозможно.

Невозможно? А зачем тогда ты к нему идешь? В сложные моменты Майя всегда слышала в голове тихий шепот Даниэля, задающего каверзные вопросы. «Заткнись, — твердо сказала она внутреннему голосу, — даже если друзьями нам не быть, по крайней мере, я должна извиниться».

Вдруг тишину нарушил чей-то смех — он эхом отразился от высоких стен фабрики по левую сторону улицы. Майя в испуге обернулась, однако за спиной никого не было, только вдалеке какая-то старушка выгуливала собак на набережной.

Майя ускорила шаг и напомнила себе, что может обогнать почти любого человека, даже не переходя на бег, а уж если она побежит, то и подавно. Ей нечего бояться насильников и грабителей — даже несмотря на то, что рука болит так, словно по ней ударили кузнечным молотом. Когда она только приехала в Нью-Йорк, два парня напали на нее с ножами, когда она шла вечером через Центральный парк. В тот раз только Бэт помешал ей прикончить обоих.

Тогда чего же она так испугалась?

Майя снова посмотрела назад. Старушка ушла, на Кент-авеню не было ни души. Впереди высился заброшенный сахарный завод «Домино». Внезапно почувствовав желание как можно скорее убраться с улицы, Майя юркнула в переулок, идущий вдоль завода, и очутилась в узком проходе между стенами, заваленном пустыми пластиковыми бутылками и прочим мусором. Под ногами сновали крысы. Сюда почти не проникало солнце, потому что крыши зданий соприкасались, — и переулок напоминал темный туннель. Кирпичные стены зияли маленькими грязными окнами, разбитыми уличной шпаной. За щербатыми осколками проглядывало то, что осталось от завода: металлические бойлеры, цистерны и печи. В воздухе пахло жженым сахаром.

Майя прислонилась к стене, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце, когда из теней раздался невозможно знакомый голос:

— Майя?

Она резко обернулась. Обладатель голоса стоял в самом начале переулка. Солнце светило ему в спину, и волосы сияли вокруг прекрасного лица как нимб. Темные глаза в обрамлении густых ресниц смотрели на нее с любопытством. Несмотря на осенний холод, на нем были только джинсы и футболка с коротким рукавом. Он по-прежнему выглядел на пятнадцать лет.

— Даниэль, — прошептала Майя.

— Давно не виделись, сестренка, — отозвался он, сделав шаг вперед.

Она хотела побежать прочь, но ноги вдруг сделались ватными. Майя отчаянно вжалась в стену:

— Ты же умер!

— А ты не плакала на моих похоронах. Не пролила ни слезинки по старшему брату.

— Чудовище! — прошептала она. — Ты пытался меня убить…

— Я не прилагал к этому серьезных усилий.

В руке он держал нечто длинное и острое. Нечто, сверкнувшее серебром в полумраке. Когда брат шагнул к ней, она осела на землю — ноги перестали держать ее.

Даниэль опустился рядом на колени. Теперь Майя видела, что в руке у него острый кусок разбитого оконного стекла. Ее окатила волна всепоглощающего ужаса — при виде даже не оружия в руке брата, а пустоты в его глазах. В них не было ничего, кроме глубокой тьмы.

— Помнишь, я обещал отрезать тебе язык, чтобы ты не разболтала маме с папой наши маленькие секреты?

Майю полностью парализовал страх. Она уже чувствовала, как стекло рассекает кожу, как рот наполняется кровью, — и ей хотелось умереть прямо сейчас, только чтобы прекратился этот убийственный ужас…

— Довольно, Аграмон, — раздался мужской голос.

Голос был тихий, сдержанный и несомненно человеческий. Где-то Майя уже слышала его… или очень похожий, но не могла вспомнить где.

— Как вам будет угодно, лорд Валентин, — выдохнул Даниэль с разочарованием.

А потом его лицо стало таять и рассыпаться, а вместе с ним и парализующий ужас, буквально вытягивающий жизнь из Майи. Она жадно хватала ртом воздух.

— Еще дышит. Хорошо, — произнес тот же голос. Теперь в нем слышалось раздражение. — Ты переходишь границы, Аграмон. Еще несколько секунд, и она бы погибла.

Майя подняла глаза. Над ней возвышался Валентин — весь в черном, от скрывающих руки перчаток до сапог на толстой подошве. Носком сапога он приподнял подбородок Майи и холодно произнес:

— Сколько тебе лет?

Нависшее лицо было узким, угловатым, лишенным всяких красок. Черные глаза и белые волосы делали его похожим на негатив фотографии. На левой стороне шеи, прямо над воротником, виднелся закрученный спиралью знак.

— Вы Валентин? — прошептала Майя. — Я думала, вы…

Сапог опустился ей на руку, и Майя вскрикнула.

— Я задал вопрос. Сколько тебе лет?

— Сколько лет?! — Пульсирующая боль и зловоние гниющего мусора заставили желудок сжаться. — А не пойти бы вам?…

Меж пальцев Валентина сверкнула полоса света; он ударил Майю по лицу так быстро и неожиданно, что она не успела увернуться. Щеку обожгло. Майя прижала руку к лицу, и пальцы тут же стали скользкими от крови.

— Отвечай, — произнес Валентин тем же ровным и сдержанным тоном. — Сколько тебе лет?

— Пятнадцать! Мне пятнадцать!

Она скорее почувствовала, чем увидела его улыбку.

— Превосходно.

Оказавшись в Институте, Инквизитор немедленно увела Джейса прочь от Лайтвудов, в тренировочным зал, расположенный на самом верху. Увидев свое отражение в зеркальных стенах зала, Джейс непроизвольно вздрогнул. В последние несколько дней как-то не случилось заглянуть в зеркало, а прошлая ночь вышла очень тяжелой. Теперь под глазами закали темные тени, лицо осунулось, футболка была заляпана засохшей кровью и грязью с берега Ист-Ривер.

— Никак собой не налюбуешься? — раздался голос Инквизитора. — Ты уже не будешь таким хорошеньким, когда Конклав воздаст тебе по заслугам.

— Отчего вам так не дает покоя моя внешность? — Джейс отвернулся от зеркала с некоторым облегчением. — Неужели это любовь?

— Ну и манеры… — Инквизитор достала из серого поясного мешка четыре длинных металлических бруска. Клинки серафимов. — Ты мне в сыновья годишься.