Исцели меня надеждой - Ольга Александровна Валентеева
– Тогда спросите у него, зачем он напал на нас и пытался убить. Это была самооборона. Уверен, в рапортах госпожи Рейнер и господина Скайдена это отражено.
– Нет никаких рапортов.
– Врете!
Допрос покатился по кругу. Парк – Дэн – Файмен – Сандра. Сколько таких кругов было? Десять? Двадцать? У меня пересохло во рту и язык едва ворочался, и я отвечал односложно: да, нет, да, нет. Ничего больше.
– Что ж, продолжим завтра. – Наконец Райсон отложил исписанные листы. – На вашем месте я бы во всем сознался, господин Колден.
– А я бы арестовал преступника на вашем, – ответил следователю.
Тот закусил губу, но промолчал. Видимо, понял, что по-хорошему ничего не добьется. В кои-то веки я был невиновен и не собирался отступать от своего слова.
Меня вернули в камеру. Ну здравствуйте, стены! Я даже усмехнулся – не думал, что буду им рад. На что надеется Файмен? Что сознаюсь? Не тут-то было! Надеется прикончить? Я так просто не сдамся. Пусть ищут хоть сотню свидетелей! Знать бы еще, что дома все хорошо… Если бы не это, я был бы спокоен.
Ближайшие дни были одинаковыми, словно под копирку. Камера – допросы. Камера – допросы. Я даже привык спать сидя, потому что после допросов Райсона раскалывалась голова. Может, он применял какую-то магию? Не будь браслетов на руках, знал бы наверняка. А так мог только догадываться. Больше всего мучила неизвестность. Кроме Райсона и охранника, провожавшего меня до кабинета начальства, больше никого не видел. А еду ставили в окошко на двери, так что я понятия не имел, кто это был.
Вскоре дни и вовсе слились в один бесконечный поток. Я сбился со счету и не мог сказать наверняка, сколько пробыл в тюрьме. Одежда провоняла сыростью, хотелось содрать ее с себя, но другой все равно не было. Пару раз сводили в душ – и на том спасибо, потому что я начинал опасаться вшей от постоянной грязи. Хотя было бы неплохо заразить ими Райсона. Вот бы он чесался!
За все время следствия, если его можно так назвать, было всего одно яркое пятно. Я едва успел уснуть после очередного допроса, когда дверь в камеру открылась. Я тут же подскочил на ноги – если это по мою душу, хоть кого-нибудь да заберу с собой! Но это был всего лишь охранник.
– Идите за мной, Колден, к вам пришли, – угрюмо сказал он.
Пришли? Ко мне? Или я ослышался? Может, новый способ пыток такой? Но пошел за охранником – на этот раз не к кабинету, а в другой коридор, к плотно зарешеченной двери.
– У вас десять минут, – сообщил тот, открывая дверь и тут же закрывая ее за моей спиной. А я не поверил своим глазам.
– Ральф! – Эберт шагнул мне навстречу.
– Скай! – Крепко обнял друга. – Мне не мерещится? Как ты сюда попал?
– Деньги правят миром. – Эберт поморщился. – Но это мне на руку.
Я отметил, что выглядит друг неважно – кажется, даже похудел. Впрочем, поменяйся мы местами, я вряд ли выглядел бы лучше. Мы сели за квадратный стол. У меня было столько вопросов! А сейчас будто все вышибло из головы.
– Как ты? – спрашивал Скайден.
– В порядке. Лучше расскажи, как вы. Что там отец?
– В больнице, сердечный приступ. – Скай отвел взгляд. – Но передавал, чтобы ты не беспокоился. Он им не нужен, Ральф. Заставили написать заявление на увольнение – и выставили за дверь. Ходят, допрашивают, пугают, но папу сложно запугать, сам знаешь.
– Передавай, пусть поправляется. Я выберусь, сам посмотрю, подлатаю. Алекс?
– С нами, конечно. Я не рискнул оставить его у Сани. Уверен, все не так чисто. Должна была быть какая-то слежка. У полиции – свои методы.
– Я тоже уверен, иначе откуда бы они узнали? Не сделался же Файмен вдруг добропорядочным гражданином. А Сани? – В груди кольнуло. Вот о ней старался не думать, потому что становилось и вовсе тоскливо.
– Тоже живет у нас. Просила сказать, что она выполнила твою просьбу и, как только ты выберешься, готова ехать хоть на край света.
– Она написала заявление? – Хоть одна радостная новость!
– Да. Говорит, обещала же. И, мне кажется, она разочаровалась в службе.
– Просто не все так честны, как твой отец, Эберт. В любой профессии есть свои уроды. Похоже, Файмен таких отыскал.
– Ральф, ты просто знай: мы делаем все что можем. И я клянусь, мы достанем этих тварей! Всех, начиная с Файмена и заканчивая его ставленниками. Почему ты отказался от адвоката?
– Я не отказывался. Следователь Райсон сказал, что мое дело никто не хочет вести. И я решил, что лучше сам…
– Ясно, разберусь. – Эб тараторил так, что я едва успевал следить за ходом его мыслей. Тупею от этого безделья.
– Они пытаются обвинить меня не только в торговле наркотиками, но и в тех убийствах… Когда на нас с Сани напали.
– Понял.
– Ни к чему другому не подкопаются, у меня все документы в порядке. Да и в последнее время я особо никуда не лез, сам знаешь. Сани скажи, пусть не геройствует. И Алекс пусть не беспокоится. Я обещал, что мы уедем, значит, сдержу слово.
– Алекс говорит, если бы ты его послушал, всего этого можно было бы избежать. Кстати, он вообще не спит, только днем и то урывками. С ним что делать?
– Снотворное. Другого ничего нет, целителям сына не доверю. Как Элис?
– Расстроена.
– Еще бы. – Я уже начал тараторить не хуже Эберта. – Пусть не расстраивается, ей о ребенке думать надо. Там большой магический потенциал, беременность может быть непростой. Пусть найдет врача, которому доверяет, и постоянно проверяется. У нее же своей магии кот наплакал.
– О себе думай, – улыбнулся Эб. – Что ты все о нас?
– О себе надумался уже. Скажи, насколько все плохо? Только честно.
– Совсем.
– Я так и думал, – кивнул другу.
– Но правда все равно восторжествует, ты только сам держись.
– Время, – заглянул в дверь охранник.
– Скоро увидимся, – сказал Эб.
Я пожал ему руку и пошел к двери. Охранник проверил магией, не передал ли мне чего-нибудь посетитель, и, успокоившись, повел в камеру. Теперь я хотя бы знал, что они в порядке. Это главное. А сам уж как-нибудь выберусь, не впервой.
Снова потянулись однообразные дни, но они уже не казались такими беспросветными. Я тоже искал выход. Перекручивал в голове тысячи вариантов. Пытался найти плюсы. И даже несколько нашел! Во-первых, Файмен не пытается меня убить. Видимо, решил засадить или ждет приговора, чтобы я почувствовал себя в его шкуре. Во-вторых, я знаю,
