Элизабет - Черный Город
Это толчок к борьбе, которую все так ждали. Вокруг начинает твориться кромешный ад.
— Смерть Дарклингам! — орет Грегори.
— Нет границ! — выкрикивает Жук. — Единый город!
Остальные орут во все горло: — В бой! — когда две стороны врезаются друг в друга. Они сталкиваются посреди площади. Пространство заполняет какофония звуков.
Мы с Себастьяном катимся по булыжникам. Кулаки так и мелькают.
— Я собираюсь прикончить тебя к чертям! — выкрикиваю я.
Том, Яна, Крис, мама, Натали. Эти имена так и звенят у меня в голове, придавая мне силы.
Я ударяю кулаком Себастьяну в лицо и выбиваю ему передний зуб. Вздрогнув, он на мгновение ослабляет хватку и мне удается высвободиться и прижать его к земле.
Слева от нас Страж-гвардеец делает движение в сторону Жука, но его перехватывает Роуч и сбивает на землю.
— Отвали от моего мальчика! — орет она.
Себастьян плюет кровью мне в лицо.
- Я собираюсь убедиться, что шлюха Натали страдает из-за того, что она сделала, — говорит он.
Мои клыки полны яда и я обнажаю их.
Себастьян хватается за свой меч, валяющийся на земле рядом с нами. Я отклоняю назад голову, готовый вонзить свои клыки ему в горло и…
— Эш!
Моя голова поворачивается на звук голоса Натали.
Грегори одной рукой обнимает Натали за талию, а другой держит меч, приставленный к её горлу.
Моё сердце замирает.
— Отвали от Себастьяна, а то я перережу ей глотку, — говорит он.
Я отпускаю Себастьяна и откатываюсь от него. Он поднимается и как трус шаткой походкой убирается прочь.
— Отпусти её, Грегори, — говорю я.
— С удовольствием, — говорит он.
Он толкает её ко мне, и мы валимся на землю. Натали сильно вскрикивает, когда больно ударяется головой о мостовую. Меня охватывает жгучая злость на Грегори. Меня сильно трясет от гнева. Сначала он убил мою мать, а теперь угрожал Натали. Я собираюсь его убить.
Грегори поднимает меч и в его глазах жажда смерти.
— Это тебе за Криса, — вопит он.
Раздается удар грома.
Мы одновременно с Натали тянемся к мечу Себастьяна.
Блеск металла, момент некоторого сопротивления, прежде чем слышится страшный звук, когда лезвие разрывает плоть Грегори. Запах ржавчины (это кровь) щиплет ноздри.
Я ослабляю хватку, и меч падает на асфальт.
Грегори смотрит на яркое красное пятно, которое расплывается на его алом пиджаке. На его лице отображается замешательство, словно он пытается понять, как же оно туда попало. Из его горла вырывается два хриплых вздоха, прежде чем он замертво падает на землю.
Его бездыханное тело лежит между мной и Натали, меч Себастьяна у моих ног.
Я смотрю на Натали, которая с ужасом смотрит вниз на свои руки. Они покрыты горячей липкой кровью, как и мои.
На меня наваливается осознание всего произошедшего.
Грегори мертв.
Он — Ищейка.
Убийство Ищейки — это тяжкое преступление и его только что засняло национальное телевидение.
НАТАЛИ
— Что это ты затеяла? — требовательно спрашивает мама, с размаху положив моё признание на стол передо мной.
Комната для допросов узкая и тесная. Стены обиты алюминиевыми листами, создавая впечатление, что вы словно сельдь в банке. Мои запястья и лодыжки скованы, и я одета в серое простое по колено платье, в форму всех женщин-заключенных в тюрьме Блэк Сити. Мои ноги босы и холодны. Тень от стола, падающая на мои ноги напоминает мне кровь Грегори, разлившуюся по земле. Я сглатываю сухой комок, застрявший в горле. Всю последнюю неделю, с тех пор, как нас с Эшем арестовали, все мои ночные кошмары были только о Грегори.
Мама одета в точно такое же серое платье, и мне странно видеть её в такой простецкой одежде. Она была разоблачена, арестована и осуждена в течение сорока восьми часов за то, что отравляла Золотой Дурман и вот теперь ждала исполнения своего приговора. Пуриан Роуз не терял времени даром; он хочет побыстрее с этим разобраться. Ей удалось подкупить охранника, чтобы навестить меня сегодня.
— А что с Полли? — спрашиваю я.
— Не уходи от темы, — говорит она, но затем смягчается, — она в порядке. Марта забрала её в безопасное место, пока я все устраиваю, чтобы отправить её в Центрум пожить с кое-какими моими друзьями.
Полли. Она должно быть очень напугана отсутствием меня и мамы.
Из угла комнаты за нами наблюдает небольшая камера видеонаблюдения, на ней мерцает красный огонек. Я кусаю нижнюю губу, прокусывая её до крови, отчаянно и испуганно, каковой я пытаюсь не быть. За дверями допросной я слышу звуки тюрьмы: шум от производства в ремонтных мастерских, лязг цепей, крики заключённых — мужчин и женщин.
Где-то там Эш. В последний раз, когда я его видела, его тащили несколько гвардейцев-Стражей в мужское крыло. Его лицо было все окровавлено и в синяках. Они порядком избили его.
— Почему ты так пытаешься защитить его? Он же кровосос, — говорит мать.
Она выглядит еще тоньше обычного, словно палочник, одни кожа да кости.
— Не называй его так, — говорю я.
Она меряет шагами камеру, проводя рукой по своим черным волосам.
- Я просто не понимаю, Натали. После всего того, что я сделала, чтобы защитить тебя, как ты можешь вот так запросто на это наплевать, ради какого-то мальчишки-Дарклинга?
— Я не собираюсь позволить его наказать за смерть Грегори, — говорю я.
Мама холодно смеется.
- Как благородно с твоей стороны. Ты ведь понимаешь, что он сознался в преступлении?
— Как и я. — Я указываю на лист бумаги на столе. — И я не собираюсь отказываться от своего признания, если ты на это надеешься. Они могут обвинить только одного из нас в смерти Грегори, и это буду я.
Я произнесла это гораздо храбрее, чем ощущаю себя. Последнее, чего бы мне хотелось, это оказаться в суде и быть осужденной, но я должна оставаться сильной, чтобы защитить Эша. Мне даже почти интересно, как они меня казнят. Повесят? Распнут? Застрелят? Мои руки начинают дрожать, моя решимость слабеет. Я думаю об Эше. Вот, ради кого я все это делаю. Он должен жить и продолжать бороться за права Дарклингов. Его жизнь важнее моей. Он нужен Людям за Единство и Дарклингам.
— Ты на полном серьезе думаешь, что Пуриан Роуз отпустит кого-нибудь из вас, так и не наказав, если вы оба признаетесь в убийстве того мальчика? — спрашивает мама. — Он хочет, чтобы вы оба были мертвы.
— Ему придется. Закон есть закон — два человека не могут быть осуждены за одно и то же преступление, — говорю я. Закон совместного несения наказания был отменен во время войны, чтобы обвинять в военных преступлениях военных и правительственных чиновников, если другой член их команды, совершил злодеяние. Иначе, они бы все были одинаково в ответе. — Так что, если он намерен изменить закон, который вряд ли одобрят, учитывая какой злой народ сейчас в правительстве Стражей, ему придется действовать в одиночку, — заканчиваю я.
Надеюсь, я права, в противном случае мы оба с Эшем будем мертвы.
В дверь барабанит охранник.
— Время истекло, — кричит он.
Язык прилипает к небу, когда я думаю, что, возможно, это последняя наша встреча.
— Что будет с тобой? — спрашиваю я её.
— Пуриан Роуз, вероятно, отправит меня в его "реабилитационный центр" в Центруме, — говорит она.
— Что это? Вроде тюрьмы для богачей?
— Что-то вроде того, — говорит уклончиво она. — Туда отправляют людей, чтобы как-то особо их наказать.
У меня по спине пробегают мурашки.
- Мама…
— Не волнуйся за меня, Натали. Я сумею сама о себе позаботиться.
К немалому моему удивлению, мама берет меня за руку.
— Прошу тебя, отрекись от своего признания. Я не хочу, чтобы ты умерла, — говорит она, а в её привычно холодных голубых глазах появляется беспокойство. Прядь черных волос выбилась из прически. Я сосредоточена на том, что подобное несовершенство меня успокаивает, что весьма странно.
— Натали…
Я пялюсь на наши руки.
— Прости, мама, — шепчу я. — Я просто не могу. Я люблю его. Ты должна знать, что это такое.
— Я очень сильно любила твоего отца. Как бы мне хотелось спасти ему жизнь. Я никогда не прощу себя за то, что позволила ему умереть. Ты очень похожа на своего отца, ты ведь это знаешь? — говорит она и в её голосе слышится неподдельная нежность, словно она гордится этим фактом.
— Так почему же ты изменила папе, если так сильно его любила? — спрашиваю я. Это не обвинение, нет, мне просто любопытно.
Она вздыхает.
- Потому что я амбициозная женщина и клиническая идиотка. Я не заслуживала твоего отца. Он был слишком хорош для меня.
Дверь открывается и внутрь проходит охранник. Он заставляет маму подняться.
— Я люблю тебя, дорогая моя девочка, — кричит она, когда охранник выволакивает её из комнаты. Её тощие белые ноги пинают охранника, волосы распускаются и ниспадают красивыми волнами, обрамляя лицо. Она никогда прежде не выглядела такой прекрасной и дикой. Вот такой женщиной я буду помнить свою маму.
