Нордшельский отшельник - Злоключенный
Ее нигде не было, и он не мог понять, где искать. Он больше не мог чувствовать ее драконий костюм, потратив все силы на сражение, поэтому шел как в тумане, чувствуя, как кровь скатывается по вискам.
Холод и жар, гнев, боль и любовь. Неужели он позволил ей умереть? Неужели очередная ошибка привнесла ему новую утрату?
Он наткнулся на безжалостную сортировку — живых выносили из толпы обреченных кусков стекла, и погибших тел хронов, и он двинулся к ним, надеясь узреть долгожданное лицо. Множество незнакомцев, хватающихся за пораженные участки тел, перепачканные кровью и сажей. Ни одной темноволосой девушки. Неужели?..
Медики толкались, снующие, словно рой пчел между нуждающимися. Его кровотечения уже успели остановить, поэтому для них он был лишь помехой.
Он отшатнулся, теряя равновесие. Острые песчинки попали в порезы на ладонях, вынуждая морщиться от боли. Он поднял голову, мутным взором мазнув по берегу. На нем были разбросаны вынесенные на берег рыболовные сети и различные снасти, разбитые бочки, осколки кораблей и тела. На одной из сетей темнела чья-то длинноволосая фигура, похожая на русалку. Бледная и почти обескровленная, она была похожа на призрака. Черные мокрые волосы закрывали ее лицо, но ее лик он узнал бы с первого раза. Казалось, ее совсем недавно тащили из воды, прилагая усилия — из костюма все еще струилась вода, стекающая по песку. Он направился прямиком к ней, не то пытаясь подняться, не то подбираясь на карачках и ползком. Сил после сражения не было вовсе. Когда он узрел ее лицо и почувствовал слабое дыхание, силы покинули его. Он успел лишь взять ее за руку, и на губах застыло ее непроизнесенное имя.
Глава 25
В Милтоне расцветала весна — как в тот миг, когда эта история лишь началась. От былых ужасов в мире природы не осталось и следа — небо окрасилось в голубые безоблачные тона, и только птицы проносились по его чистому полотну. Останки тел и статуй море унесло в свою пучину. Звери и другие лесные обитатели уже не боялись свободно ходить в своих владениях.
Природный мир уже жил в привычном ритме, в то время как уцелевшие солдаты возвращались к своему дому. Они отстояли Милтон, и это было самым главным их достижением и радостью. Дружественные народы тоже уставшей вереницей тянулись к своим домам, но теперь их сердца были скреплены новым нерушимым союзом — кровным союзом. У всех в сердцах теплилась надежда на возрождение городов. Крепости былого масштаба и уровня величия уже мысленно проектировались в головах мастеров зодчества. Грозная тень спала с истерзанного мира, давая путь новому витку жизни и развития.
Когда в замок впервые за долгое время вернулся гул голосов, Нави вздрогнула и прислушалась. Эльфийский говор заполонил опустевшие залы, послышался топот и звон оружия. Кто-то в сердцах прокричал: «elshara!», давая понять, на чьей стороне оказалась победа.
Сердце королевы радостно забилось в груди, а солнце наконец проникло в темницу, освещая ее серые закутки. Радостный гул вторил молодым воинам, и они начали вызволять мирных жителей, ожидавших в неведении своей участи. Служанки первыми тут же засновали по замку, принимаясь готовить большие залы и столы для праздничного пира. Остальные, потянувшись к оружейным, помогали воинам разоружиться и снять доспехи.
В темницу заскочила сияющая от радости Шеал, слезы, не переставая, катились на ее передник.
— Вернулись! Они вернулись! Марон жив!
Воодушевление подкинуло ее на ноги. Нави ухватилась за решетки и протянула руки к Шеал. Они попытались обняться сквозь прутья. Охрана, до этого усиленная на постах города, теперь занимала свои привычные посты, поэтому в темницу спустились и двое стражников.
— Я так рада! Слава Богам, они послали нам свое благословление.
Шеал согласно закивала, глотая слезы, и вдруг посерьезнела:
— Я принесу обед и постараюсь что-нибудь разузнать про вашу сестру.
*** *** ***
Лэниль не хотелось открывать глаза. В комнате царила приятная полутьма, а тихое поскрипывание половиц мысленно возвращало ее в далекие и приятные воспоминания. Тело отказывалось подниматься, мышцы ломило от усталости, а разум затуманивал запах душистых лечебных настоек. С расставленных на полках деревянных мисочек разносился по закупоренному помещению дымок благовония. Кровать то и дело проминалась от тяжести не только ее тела, но и кого-то постороннего, кто подавал ей воды, бульона, и смачивал бинты свежими отварами. Образы из снов путались, лихорадочно носясь в голове, бились о стенки ее черепушки, сталкивались между собой. Их реплики обрывались на сказанном полуслове, а потом и вовсе вся эта каша растворялась во тьме забытья. Иногда ее накрывал туман или блаженная дрема, но когда температура тела поднималась, пот струился по коже, и ее била крупная дрожь.
В горле застрял болезненный комок, будто она подхватила простуду.
Ладонь сиделки мягко опустилась на ее лоб, проверяя ее состояние.
— Снова жар, — судя по разочарованной интонации, говоривший активно замотал головой. По крайней мере, так у себя в голове представила Лэниэль, но образ его расплывался в воображении. — Ей пора бы уже проснуться и начать есть, иначе она еще долго не сможет окрепнуть. Но не силой же ей суп вливать.
Второй неразборчивый голос что-то невнятно ответил, и она вновь упала в глубокую бездну, словно в колодец, в которой ей снились отрывки из прошлого.
Она смогла приоткрыть глаза, когда ее в очередной раз подняли, чтобы переодеть и постелить свежие простыни. Окна были зашторены, поэтому в зеленом полумраке она не сразу узнала одну из комнат королевских покоев. Свисающие с балдахина тканевыми гроздьями, кисточки щекотали ее ноги, когда мужские руки приподняли ее над периной.
Она узнала легкий запах мускуса, когда носом нечаянно уткнулась в его одежды. К этому аромату примешалась грубая смесь запахов табака и чего-то острого, едва перебивающего запах спирного. Он себя не щадил, пока ждал ее выздоровления, а мог бы и подумать о пагубном влиянии алкогольных паров на болезную. Лэниэль слабо улыбнулась от собственной шутки. А может, он просто праздновал
