Алисия Дэй - Разоблачение Атлантиды
Алексиос чувствовал всё, что делалось с телом Грейс, сжавшимся вокруг его плоти, когда она прижималась к нему, встречая каждый толчок со всей страстью. Когда она кончила, ее тело содрогнулось от волн удовольствия и сжало его член так крепко, что из него чуть не выплеснулось все, и воину пришлось приложить усилие, чтобы удержаться на руках и не упасть всем своим весом на нее.
Он овладел ее губами, целуя, ловя ее крики своим ртом, а потом она снова затрепетала, и он отлетел от земной реальности в само сосредоточение бытия. И он знал, чувствуя одновременно ужас и восхищение, что это было настоящее смешение душ.
Наконец-то Алексиос почувствовал себя целым, наполненным. Темнота его души тосковала по ее свету, и теперь обе эти сущности встретились, вызвав волну настолько бурную, что она способна была снова потопить Атлантиду, и достаточно высокую, чтобы поднять Алексиоса из самой глубокой канавы одиночества и отчаяния.
Она была здесь и принадлежала ему. Он никогда, никогда ее не отпустит.
Мужчина упал на бок, притянув ее за собой, и обхватил руками и ногами, оставаясь в ней. Своим движением он вызвал настоящую волну чувственности — чистейшее, красивейшее облако надежды и света и… мог ли он подумать об этом?
Любви.
И он продолжал подниматься к лавине света и звука, оказавшейся симфонией двух душ, нашедших свою судьбу, открыл сердце, разум, душу, наполняя их ее светом. Наполняя их ее красотой.
Наконец, наконец, он узнал любовь.
Он никогда ее не отпустит.
Прошло несколько часов или вечность, так как время было неизмеримым и неважным в той вселенной, которую они построили между собой, и он почувствовал, как тело постепенно расслабляется по мере того, как она отпускала его плечи, и, наконец, перестала дрожать.
— Алексиос? — сонно пробормотала она, и он поцеловал ее в волосы, в лоб, в ее миленький, изящный нос.
— Да, mi amara?
— Ты всегда такое чувствуешь?
Он рассмеялся, так как она снова изумила его своим необычным ходом мысли. Потом нежно поцеловал ее в губы.
— Нет, любовь моя, моя прекрасная Грейс. Прежде я подобного не испытывал. Но теперь так будет всегда, — пообещал он.
— О, — промямлила она. — Не уверена, что способна это выдержать.
Он рассмеялся и завернул ее в покрывала, а потом обнял, довольно долго довольствуясь ощущением биения ее сердца уже после того, как она уснула.
— Всегда, — прошептал он это обещание-клятву. Потом осторожно выскользнул из ее объятий, стараясь не потревожить, и ушел в дозор.
Он не собирался сейчас ослаблять бдительность. Не теперь, когда ему есть, что защищать.
Глава 23
Грейс проснулась после замечательного сновидения и тут же повернулась к Алексиосу, но она была одна. И почувствовала, как старые страхи выползают, предрекая что-то плохое.
Почему он не остался? Неужели для него это просто мимолетный эпизод на протяжении долгих столетий жизни? Наверное, смешение душ напугало его, и он решил отступить.
Может быть… но тут она услышала шаги и почувствовала облегчение и какое-то глубокое, острое чувство захватило ее, причиняя чуть ли не физическую боль. Как же так получилось, что его отсутствие заставляет ее испытывать такую боль?
Как сможет она пережить его уход?
Но сейчас не время для таких раздумий. Сейчас она последует совету Мишель и будет жить настоящим. Она скопит драгоценный клад воспоминаний, которыми будет наслаждаться все годы, когда его с ней уже будет.
Алексиос вошел в комнату, неся чашки с кофе, с видом мужчины, который был удовлетворен ночными событиями. Он выглядел таким помятым, сонным, удовлетворенным, разглядывая ее с ног до головы. Она позволила покрывалу сползти с одного плеча и посмотрела на него сквозь ресницы, пытаясь вести себя, как соблазнительница, хотя опыта в этом деле у нее не было.
В его глазах зажегся огонь страсти при виде ее обнаженной кожи, и она еще немного подвигала плечами, чтобы покрывало сползло еще ниже, рискованно обнажая ее груди. Он улыбнулся, но костяшки пальцев, в которых он держал чашки, побелели.
— Если ты пытаешься сделать так, чтобы я не выпустил тебя сегодня из постели, то у тебя чертовски хорошо получается, — хрипло заметил он.
— Кто? Я? — спросила она, похлопывая ресницами. Потом подняла руки и потянулась так, что покрывало опустилось до талии. Алексиос ногой закрыл дверь, поставил чашки на стол, разлив кофе, и направился к ней с выражением лица, как у нападающего льва.
Она улыбнулась и протянула к нему руки, но он сел рядом с ней на постели, поймал ее руки и прижал их по обеим сторонам от нее, осторожно опустив обратно на подушки.
— Твои груди так красивы, — сказал он, не сводя с них глаз. Жар его взгляда коснулся ее кожи, и она покраснела. — Я не могу смотреть на них, не испытывая желания прикоснуться и попробовать их.
А потом он сделал именно это: втянул сосок в рот и стал нежно посасывать его, оказывая достаточное давление, чтобы заставить ее застонать от вожделения, в то время как ее бедра беспокойно двигались под покрывалом.
Тогда, продолжая удерживать ее руки, он выпустил ее сосок и положил голову на грудь прямо над ее сердцем. Она на секунду задержала дыхание, тронутая нежностью этого поступка, а ее сердце затрепетало, а потом пропустило парочку ударов.
— Я мог бы слышать твое сердцебиение вечно, ты это понимаешь? — тихо спросил он, обдавая теплым дыханием ее кожу.
— Вечность — это долго, — заметила Грейс, внезапно чувствуя прохладу от невозможности его заявления. — Мне холодно. Не подашь ли мне покрывало, пожалуйста?
Он тут же сел и подтянул покрывало выше, обернув его вокруг ее плеч, а его красивое лицо выразило беспокойство. Девушка робко подняла руку, желая дотронуться до левой стороны его лица. Она боялась его обидеть. Он вздрогнул, но потом замер неподвижно, позволяя ей прикасаться к себе.
— Оно тебе противно? Мое лицо? — Он опустил веки, но она успела заметить, как его глаза потемнели от боли, став темно-зелеными.
Она не сразу поняла его вопросы, потому что они совсем не вязались с ее мыслями.
— Ты… что? Как ты можешь меня об этом спрашивать? Ты самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела, и этот недостаток просто придает пикантность твоей красоте.
Она приподнялась и нежно поцеловала его шрамы, он затаил дыхание.
— Ты знаешь, что некоторые искусные мастера намеренно добавляют в свою работу несовершенство, чтобы не прогневить Бога?
Он горько рассмеялся.
— Это красивая история, но ко мне она не имеет отношения. Существует огромная разница между тем, когда художник намеренно выдирает нитку из гобелена, и Анубизой, призвавшей адский огонь, чтобы изранить мое лицо.
