Юлия Фирсанова - Загадка Либастьяна, или Поиски богов
– Но почему? – от всей души возмутился Лиенский, почти выпрыгнув из кресла от негодования. Он вовсе не думал, что его вот так просто выкинут из этого потрясающе интересного дела, особенно теперь, когда они с Кэлером влипли в такую изумительную историю.
– Никто не сомневается в эффективности ваших методов, герцог. Но они вызывают слишком мм… большой резонанс. А нам не следует ставить всю Вселенную в известность о желании Лоуленда собрать Колоду Джокеров, – постукивая по подлокотнику кресла пальчиками, ответила богиня, отлично знакомая с манерой приятеля вести дела. – Когда нужно будет перевернуть с ног на голову сотню-другую миров, мы тебя непременно позовем.
– Всего хорошего, леди Ведьма, – процедил разозлившийся Элегор, яростно тряхнул головой и, вихрем взметнувшись из кресла, исчез из гостиной принцессы.
– Элия, ты полагаешь, что этот запрет способен удержать герцога от вмешательства? – потирая подбородок, уточнил Кэлер замысел сестры с едва заметным мягким укором в голосе. Принцу показалось, что она обошлась с молодым богом не слишком справедливо, кроме того, наблюдательному Кэлеру совсем не понравились выражение яростной решимости в глазах Элегора и желваки на скулах.
– Нет, – честно, даже и не думая доказывать свою правоту, призналась богиня, машинально поглаживая легчайшую ткань пеньюара – Но надеюсь на то, что Элегор будет копить досаду и злость хотя бы пару деньков. Этого должно хватить…
– Для чего? – задал вопрос бард.
– Для того, чтобы в Лоуленд вернулся Лейм, ему и поручим следить за поведением друга и усмирять его порывы, – пояснила принцесса. Она рассчитывала на то, что, каким бы ни возвратился Лейм – гордым победителем с ценной находкой или мальчишкой, сгорающим от стыда, он будет чувствовать себя в достаточной мере виноватым, чтобы добровольно взвалить на свои плечи ответственность за Элегора.
– Сработает, – кивнул Кэлер и заметил: – Прости, Нрэн, но я хотел бы наедине перекинуться с сестрой парой словечек.
– Хорошо, – коротко согласился принц. Кэлера он оставлял в обществе Элии со спокойной душой. Бог бардов был единственным из братьев, к которому Нрэн не ревновал богиню, в каком бы халатике она ни красовалась, ибо некогда Кэлер весьма доходчиво (богу войны не часто доводилось видеть снисходительного добряка таким сердитым!) объяснил кузену, что богиня любви для него только сестра. Отлепившись от стены, у которой он простоял неподвижно все это время, Нрэн вышел из комнаты.
– Какие у нас секреты от Нрэна? – заинтригованно вопросила принцесса, видя, как посерьезнел брат, смахнув с лица добродушную и чуть ленивую полуулыбку.
Кэлер отложил яблоко и повернулся в кресле, подавшись к сестре:
– Жнец, которого мы с парнем видели в видении, Элия. Гор ничего не заметил, да и не должен был заметить, но мне кое-что упрямо не дает покоя. Память барда верна и вечно хранит голоса, образы, отзвуки чувств. Даже не видя лица под капюшоном и фигуры под темным плащом, я следил за резкими движениями, за чуткими руками в перчатках, ловил интонации, знакомые интонации… И слова о том, что он по милости Творца лишился семьи, не видел дочери… А еще это имя… Вэлль…
– Вэлль. Ты думаешь… Моувэлль? – прошептала Элия.
Кэлер, увидев свет догадки в серых глазах сестры, кивнул:
– Тела так и не нашли… Он всегда был странным, неуловимым, словно призрак или тень, никого не пускал в душу, не имел друзей. Исчезал надолго без предупреждения, потом появлялся на несколько дней…
– Наш дядя – Жнец. Так странно и почти невозможно поверить в эту догадку, – промолвила Элия, словно погрузившись в глубь себя, в собственные воспоминания о родственнике. – Но произнесены пророчества, семья начала собирать карты Джокеров, и я своими глазами видела портреты братьев на картах. Поверить в это не менее трудно, чем в то, что ларец принес дядя Моувэлль, обреченный на служение Жнеца. Нити Мироздания сплетаются вокруг нас, приводя в исполнение некий грандиозный замысел, и уже не сказать наверняка, что возможно, а что никогда не свершится.
– Если Моувэлль жив, но является Жнецом, он все равно мертв для нас, – сцепив руки, заключил Кэлер. – Для него больше не должно существовать семьи, так, во всяком случае, говорят.
– Ты прав, и я слыхала о том, что Жнецу назначено вечное одиночество, его миссии не должны мешать нити привязанностей к мирам, к живым существам, к воспоминаниям о них. Меч в длани Творца должен быть бесстрастен. Но если он сделал Жнецом того, чья душа по-прежнему тоскует по семье, – нахмурилась Элия, – в этом заложен какой-то смысл. Если ты, брат, действительно видел Моувэлля и ему назначено помогать семье в новом качестве, рано или поздно мы узнаем об этом.
– Ты все так же не хочешь посвятить в тайну отца? – постаравшись, чтобы это не прозвучало как навязчивое требование, спросил Кэлер.
– Вмешательство в наши дела Жнеца, даже если этот Жнец – Моувэлль, ничего не меняет. Я по-прежнему не желаю подставлять отца под удар – ни ради его королевской привилегии знать более чем все остальные члены семьи, ни ради его призрачной привязанности к брату. Они никогда не были близки и связаны узами духовного родства или общими интересами.
– Пусть так, но… – собрался было продолжить дискуссию Кэлер.
Что это за «но», Элии в эту ночь так и не суждено было услыхать.
– Кэлер, помоги! Рика отравили! – панический и беспорядочно-хаотический, плывущий в буре эмоций мысленный вопль едва не превратил мозги богов в мягкое желе.
Принц Джей, автор художественного вопля, способного занять призовое место в любом из конкурсов Вселенной по паническим крикам, вихрем ворвался в пространство гостиной, притянутый свитым в панике заклятием телепортации с привязкой к персоне. Растрепанный, в голубой рубашке и охристых брюках, измаранных еще не успевшими выцвести разноцветными пятнами… Пятнами крови. Прижимая к себе тело Рика, Джей обвел гостиную совершенно безумным взглядом законченного маньяка, утратившего последнюю связь с реальностью, и совсем тихо, будто охрип или остался без сил, взмолился:
– Кэлер, Элия! Помогите! Кажется, Рик помирает, его отравили! Мои целительные чары не срабатывают!
Безвольно свесившиеся конечности и голова рыжего принца, лихорадочный, пламенеющий ярче волос румянец и то, что он не пришел в себя после истерических криков брата, ясно свидетельствовали о том, что по крайней мере в одном Джей не ошибся: Рику действительно было очень худо. Растрепанная, словно ворох соломы, шевелюра Джея, его бледность, сотрясавшая тело крупная дрожь, искусанные, в запекшейся крови губы и эмоциональные волны крайнего смятения доказывали Кэлеру и Элии, что случилась реальная беда. А значит, все происходящее – не очередная сумасбродная выходка безбашенной парочки богов, обожавшей жестокие розыгрыши.
