Юлия Стрельникова - Сказки должны кончаться свадьбой
И имя у меня такое же. Ирга, как хриплый крик северной ночной птицы, как шелест крыльев в ночи. На юге они не живут, а в Барии нет обычая называть детей птичьими именами.
— Ирга, — задумчиво повторил Коррейн, как будто пробуя на вкус. — Вам очень подходит это имя.
И снова уставился на меня своими зелеными глазами. От его настойчивости, не понимая, куда он клонит, я смешалась. Резко уйти было бы странно, а не отвечать на вопросы — неприлично. Я извинилась, сославшись на спешку, но покинуть ряды мне не дали.
— Леди Ирга, вижу, вам понравилась заколка? — спросил Коррейн, безошибочно беря с прилавка ту, которую я только что держала в руках.
— Очень. — Ответила я вполне искренне. — Тот, кто делал эту вещь, вложил в нее свое тепло.
— Тогда возьмите ее.
В ответ я просто скинула капюшон, позволив своим коротким пепельным волосам рассыпаться по плечам. Мне не хотелось отказываться от такой красивой вещи, но и купить ее я была не в силах.
— Такое чудо, должно украшать другую прическу.
— И все же, возьмите. — Упрямо повторил Коррейн, протягивая мне заколку. Все-таки он еще совсем мальчишка, снова подумалось мне.
— У меня нет на нее денег, — честно ответила я, не желая юлить.
— Разве я просил плату, леди Ирга?
Зачем дарить такую дорогую вещь мимолетному знакомому я не понимала, но ощущала, что отказ обидит его.
— Спасибо, Коррейн. Я с большой благодарностью приму ее, — ответила, беря у него из рук черненое серебро.
Он прямо-таки просиял в ответ.
— Ее создатель будет рад тому, что она попала в понимающие руки, леди Ирга.
Когда я уходила, он довольно жмурился, словно кот, как будто радуясь одному ему понятной шутке.
На холодном ветру я порядком замерзла, желание ходить по городу испарилось, резко заныла нога.
Во дворце тоже никому не было до меня дела. Я тихо вернулась в свою комнату. Тут в спокойствии и тишине, достала драгоценную заколку и вдоволь налюбовалась ей. Странные узоры, больше напоминающие вязь рун, придавали ей таинственную, волнующую красоту. Заколка завершалась отточенным острием — такие украшения носят в прическах для защиты, иногда коварно смазывая кончик ядом. Но в этой не было, ни зла, ни колдовства, ни яда, я бы почуяла их. Только тепло сотворивших чудо рук. А на внутренней стороне обнаружилось клеймо мастера — маленькая гравированная птичка с янтарными глазками, ирга, раскинувшая крылья в свободном полете.
Тот, кто создавал такое, несомненно, владел Даром, чудом доступным немногим достойным. Мужчины, владеющие такой Силой становятся воинами или творцами, а женщины — целительницами и вдыхающими жизнь. И тот, кто обладает таким даром, должен быть осторожен — предательство, гордыня, корысть — один единственный проступок, и Дара, как не бывало. Есть еще ограничения, например, Владеющим Силой, целительницам, запрещается отнимать жизнь даже для защиты собственной и отказывать в помощи врагу, а воинам не дозволено сражаться против женщин и детей и отказывать в защите. Иногда в душах у людей, владеющих такой ценностью, просыпается жажда власти, и они переступают Грань. Утратив дар еще можно остаться человеком, жить обычной жизнью, но переступив Грань и призвав на помощь зло, тот, кто еще недавно был человеком — становится колдуном, исчадием тьмы.
Из размышлений меня вырвали только сгустившиеся сумерки.
Я не решилась украсить заколкой волосы. Но тщательно завернула ее и аккуратно положила в сумку, добавив третью вещь к своим сокровищам.
Мелинда пришла в свои покои только вечером, переполненная впечатлениями и мыслями. Прогнала предоставленную ей служанку и отдалась в мои руки, позволив раздеть, расчесать и выкупать себя. И снова, как в прошлый вечер в ее покои стянулись отданные Серым девушки. Им надо было выговориться и обсудить произошедшее, почувствовать общность. А я оказалась внимательной слушательницей и советчицей. По комнатам они разошлись далеко за полночь, утомленные и взбудораженные одновременно.
Я машинально потерла ноющее бедро и тоже пошла спать. На всем предстояли трудные дни. Вступление в самостоятельную жизнь не дается легко. И чем скорее выращенные в тепле и заботе розочки осознают это, тем больше шансов у них пустить корни в новой земле…
Глава 4
Еще не успели окончиться сиреневые утренние сумерки, когда мы миновали ворота. Стражники, которых выделил Его Величество поеживаясь от холода, кутались в теплые куртки, стараясь при этом выглядеть грозно.
На Серых были только небрежно накинутые плащи поверх рубах. Для живущих рядом с вечной зимой, столичный холод — тепло. Но меня больше не радовала предстоящая дорога.
Перед самым отъездом дядя ухитрился встретиться со мной. Без слов приветствия, без вежливой улыбки, он протянул мне сверток:
— Ты знаешь, что нужно делать.
Я отшатнулась. Даже не разворачивая этот кусок шелка, я была уверена, что внутри лежит серебряный кинжал, медальон и пузырек темного стекла. Как бы я не думала про дядю, но то, что он предлагал сейчас, было слишком мерзко.
— Бери, — повторил он.
Я отступила на шаг и отчаянно замотала головой.
— Это неправильно. Это грязно. Я не могу…
Если бы я умела, то упала бы сейчас в обморок.
— Ты знаешь, — задумчиво повторил дядя. — Значит, я не ошибся, и в тебе продлилась проклятая кровь. Поэтому, если понадобиться ты сделаешь, что должна. Ты обязана мне жизнью, и связана с сестрой словом, помни это. Я в своем праве. Впрочем, ты ведь не невинный ягненок, чтобы смотреть на меня с испугом и презрением?
Барон едко усмехнулся, сунул сверток мне в руки и ушел. А я плавно осела на землю. Ноги меня не держали. Дядя хорошо знал, что делал. Он знал. Знал то, что как я думала, навеки похоронено далеко на юге. Все эти годы ждал и молчал, а теперь использовал, как козырь из рукава. Этот сверток — мой приговор и мое проклятье. Доказательство моей испорченной крови. Потому что от него исходил запах страха и власти — такой могущественный, такой манящий, почти осязаемый. Отказаться от него, хотя бы раз взяв в руки очень трудно. Когда у человека находят подобные предметы, их обладатель, как правило, в самом скором времени умирает долгой и мучительной смертью.
Уничтожить такие вещи слишком сложно и долго, выкинуть их я не смогу, попав в незнающие или слабые руки, они принесут множество горя. Пока я могу сопротивляться их зову, я буду удерживать их рядом, чтобы они никому не причинили вреда, надеясь, что к тому времени, как ослабею, найдется кто-то достаточно сильный, чтобы продолжать вместо меня охранять людей от их тлетворного влияния. Пока я буду сопротивляться, страшный зов колдовских вещей будет слышен только мне, наследнице крови их создателя. И это пугало меня едва ли не больше, чем то, что кто-то может обнаружить у меня запретные вещи, больше чем то, что дядя много лет хранил у себя этот сверток, как вероятно, и предыдущие поколения моих прародителей. Потому что смерть — вовсе не худшее из зол. Дядя понимал, что я, даже не желая, возьму их с собой и буду тщательно прятать от чужих глаз столько, сколько понадобится, защищая даже ценой собственной жизни.
