Волшебный переплёт. Неизведанные миры - Анастасия Бойцова
— Не смей! — строгий голос Серафима прорезался сквозь этот свет. — Так нельзя! Ты должен жить!
— Ты когда-нибудь видел такой туман? И как через него просеивается свет? Что-то на меня нашло… знаешь, в юности я писал песни…
— Вот и напишешь ещё, — сердито бормотал Серафим, что-то вытворяя с фонарём и землёй. — Если ты умер однажды, это не повод делать это снова. А ну поднимайся! Нам надо выйти с кладбища.
Никита не понимал, чего тот хочет. Ведь так хорошо сидеть на этой земле, у камня, и покой так близко: без голосов, без боли, без суеты, и ведь правда, он кому-то принадлежал?.. кто-то звал его?..
Пощёчина обожгла лицо, Никита встрепенулся и зло уставился на Серафима. А тот, будто насмехаясь над своим именем, пылал праведным гневом. Выругавшись, он с силой потянул Никиту на себя, поднимая с земли, и поволок куда-то.
— Я тебя им не отдам.
— Кому не отдашь?
— Меня не было рядом. Я не мог… ничего, теперь я это знаю.
— Серафим, ты несёшь чушь.
— Я почти несу тебя, придурок! И где только столько мяса отрастил! Полина, что ли, откармливает!
— Полина… она красивая, правда? Но печальная.
— А ты поцелуй, — огрызнулся Серафим, — говорят, с девушками действует безотказно.
— Ты что! Она же… а я же…
— Интересно, тогда ты тоже так сопли разводил? Она в тебя со школы влюблена. Может, я и вижу призраков, но не только их. А ты ничего не замечаешь дальше своего носа.
Они шли. Никита не понимал, куда и зачем, но голос Серафима вёл. Как музыка. Как мелодии, что часто приходили и застывали в мыслях. Как стихи, вычерченные чёрной ручкой в тетради в клетку. У Серафима же тоже такая была, а что он…
— Что ты писал в той тетради? Синей, в клетку.
— Рассказы. Помолчи, а. Мы почти пришли.
Туман расступился внезапно и обнажил старые ворота кладбища. И чем ближе они подходили к ним, тем хуже чувствовал себя Никита, его тянуло назад. К могильной плите с собственным именем. К туману. И какой толк вообще куда-то идти? Да и рёбра… ох, как же режет… и какой страшный холод… нет-нет, он больше не может, он не сделает ни шага…
Серафим почти вышвырнул его за ворота и вышел сам, отгоняя тьму фонарём. Устало опустился рядом с Никитой, который скрутился у ограды. Сил не осталось.
— Это конец?
— Нет! — Серафим резко поднялся и выпрямился.
Он распахнул руки в стороны, запрокинул голову к небу, и что-то зашептал. Никите показалось, его облепил туман, поднялся с земли, воплотился в полупрозрачные фигуры, растёкся по плечам. Повеяло горьковатым запахом трав.
Серафим не обращал внимания, а Никита заворожённо наблюдал за ним.
Мальчик с прозрачными глазами, который верил, что можно прожить не одну жизнь. Тот, с кем Никита смешал кровь над горькими травами. Кто нёс его через кладбище. Может, он тоже просто хотел брата и всё выдумал: про призраков, про туман, про сны.
Какая, к чёрту, разница.
Никита поднялся. Ему не нравился этот туман, за которым почти не стало видно Серафима. Преодолев боль, он шагнул ближе и, зажмурившись от боли, почти вслепую нащупал плечо… брата.
— Я рядом. Прогони их. И давай-ка возвращаться.
— …вы не тронете его. Вот так.
Ударил свет. И туман разошёлся.
Он закашлялся и перевернулся на живот. Тело ныло, рёбра болели так, будто он в аварию попал, а мир двоился. И комната шаталась.
— Никита!
Его перевернули на спину, посветили чем-то в глаза, и Никита прикрыл рукой веки, попытался отвести этот свет. Голоса то смешивались, то разделялись:
— Его надо к врачу!
— С ним всё в порядке. Дорога мёртвых быстро не отпускает.
— Да что с ним?!
— Он умер. Тогда. Призраки нашли его в этой жизни и не поняли, что он живой. Чуяли кровь, которая уже пролита, и тащили за собой.
Он не хотел всё это слушать, поэтому зашипел и опёрся рукой об пол, чтобы подняться. Чёрт, да почему всё так болит, будто его били! Казалось, кожу ещё жжёт лунный свет, и вот-вот комнату заполнит туман. Кто-то поднёс к губам стакан с водой, и Никита с трудом сделал глоток. Ещё один. Потом медленно открыл глаза.
Серьёзное лицо Серафима. Очень встревоженное — Полины.
— Что за хрень?..
— Ты умер, — Серафим дёрнул мочку уха и начал гасить свечи щепоткой пальцев.
Многие оплыли, воск лужицами застыл на досках пола, а травы сгорели дотла. Полина опустилась напротив, в какую-то изогнутую позу, одну из тех, что так любила, и сверкали глаза под чёрными веками. Никита покатал фразу по нёбу, а потом уточнил:
— Во сне?
— На дорогах призраков. В прошлой жизни, — Серафим расставлял свечи по полкам и не смотрел на них, и его голос снова звучал тихо, — ты умер, а я не смог тебя спасти. Мне так кажется, но я не уверен. Примерно в том же возрасте, что и сейчас.
Никита кивнул. Каждое озвученное Серафимом слово вставало на место, как кусочек мозаики. То, что он интуитивно понимал там, в тумане, теперь было озвучено словами.
— Мне кажется, я сделал что-то… чтобы ты не стал призраком после смерти. Или чтобы защитить тебя от них. Ты с ними никогда не ладил.
Серафим наконец развернулся и устало опустился на стул, откинувшись на спинку так, что лица почти не было видно, хотя за окнами занимался поздний осенний рассвет. Неужели прошла целая ночь?
— И не хочу я с ними ладить, — проворчал Никита, потирая грудь. Всё ещё болело.
— Не надо. Но в этой жизни призраки ощутили твою кровь, а с ней и смерть. Хотели забрать то, что принадлежит их миру. И тем сильнее это проявлялось, чем ближе была дата смерти. С поправкой на столетие.
Полина вдруг издала какой-то звук, и Никита посмотрел на неё, растерявшись. Это походило на всхлип.
— Я не знаю точно, что с тобой произошло, — Серафим чуть подался вперёд, — видимо, ранили в грудь. След останется, тебя коснулось много призраков. И сердце может побаливать, так что не пренебрегай врачами. И спасибо тебе.
— За что?
— Меня призраки тоже могли увести, я… увлёкся. Но ты не дал.
Зыбкий рассвет всё больше наполнял комнату, а Никита пытался понять, верит ли он во всё это. Может, просто галлюцинации? Или очередной проклятый сон?
Но встретился взглядом с прозрачными глазами Серафима и не хотелось сомневаться. Они были на том кладбище вместе, даже если это
