Хаос - Анна Карвен
Слова Кайма эхом отдаются у меня в голове.
«Я искал свою мать».
Мое сердце переворачивается.
Это возможно?
Я вглядываюсь в лицо Кайма в поисках каких-либо признаков эмоций, но он холоден, как всегда.
— Почему вы все не ушли вместе с Лиалли, когда мидрианцы пришли в Комори? — тихо спрашивает он. — Когда вы понимали, что многие из вас умрут? — Его вопрос совершенно логичен, и он показывает полное непонимание ситуации нашим народом.
Но ведь он человек без всяких связей с землей или родней. Как он мог понять, что на самом деле значит быть тигом?
Горькая, понимающая улыбка кривит тонкие губы Анайи.
— Куда бы мы пошли? Не можем идти ни на юг, ни на восток, потому что там мидрийцы. Нельзя идти на запад, потому что горы там непроходимы. Конечно, мы могли бы пойти на северо-запад, к Таламассе или Калабару, но горцы и конные кланы с такой же вероятностью убьют нас, как и мидрийцы. И конечно, мы не можем идти на северо-восток, потому что на пути есть большая кровавая трещина. Но все это к делу не относится. Это наша земля. Мы рождаемся здесь, и если у нас есть выбор, мы умрем здесь.
Тихие слова Анайи отзываются в моей груди, как гром, и мой гнев снова разгорается жарко и ярко. Перед моим мысленным взором вспыхивает лицо Хоргуса, окровавленное и победоносное, его голубые глаза суровы и полны собственного превосходства. Именно такое выражение было у него, когда он убил моих родителей.
Я бы убила его снова, если бы могла.
Мы — тиги. Мы и есть лес.
В первый раз Кайм проявляет намек на эмоции. Это почти невозможно определить, но это заметно по тому, как слегка напряглись его глаза. Мне кажется, или температура немного упала? Замедлилось ли время? Воздух кажется плотным. Дышать немного тяжелее.
Красновато-коричневые листья падают с деревьев сверху, дрейфуя в туманном, залитом солнцем воздухе. Утренний свет мерцает по краям, превращая их в осколки солнца.
Не обращая внимания на напряжение, только Облако осмеливается небрежно фыркнуть.
— Как звали мальчика? — Кайм нависает над старейшиной чистой угрозой, окутаннай тьмой. Контраст между ним и высохшей старой Анайей поразителен.
Он безупречен и холоден, излучая темную энергию. По сравнению с нами он чужой и потусторонний. Как он мог быть тем зеленоглазым толстощеким мальчишкой? Невозможно.
На ней следы тяжелой жизни: седеющие волосы, обветренная кожа, пронзительные глаза, повидавшие свою долю страданий. Но Аная теплая, мудрая и жесткая, и, возможно, даже немного добрая, даже к грозному Кайму.
— Хотя ты угрожал убить меня в постели и, черт возьми, не заслуживаешь такого ответа, я скажу тебе. Его звали Каймениэль. На нашем языке это означает «дитя грез».
Каймениэль.
Это он. Я чувствую это нутром.
— А его отец?
Аная колеблется.
— Только Лиалли знает ответ на этот вопрос. Она никогда не говорила нам, кто отец.
Глаза Кайма немного теряют напряженность. Его брови сходятся, и лицо слегка смягчается.
Он выглядит немного… удрученным.
Меня переполняет желание подойти к нему, сказать что-нибудь, чтобы нарушить это ужасное молчание, но я сдерживаюсь.
Я не думаю, что он справится с этим прямо сейчас.
Несмотря на всю нашу близость, я не знаю его достаточно хорошо, чтобы понять, нуждается ли он в моем сочувствии.
Щиты поднимаются так же быстро, как и падают. Он поворачивается и манит меня, как какой-нибудь надменный мидрианский лорд.
— Амали, пойдем. Мы уходим.
— Позволь мне хотя бы попрощаться.
— Сделай это по-быстрому. — Он складывает руки на груди, излучая нетерпение.
Я смотрю на него свирепо. Почему он так встревожен? Несколько минут для прощания не повредят. Я уже смирилась с тем, что поеду с ним. Чего бы он ни хотел… я не смогу ни сопротивляться, ни убежать. Он просто слишком силен.
И часть меня больше не хочет пытаться убежать.
После того, что мы разделили там, в хижине Саны…
Как я могу?
— Аная, — я подхожу к ней и подставляю лоб, согнув колени так, чтобы макушка моей головы была ниже, чем у нее, — в знак уважения.
Она прижимается своим лбом к моему, ее костлявые пальцы гладят мой затылок.
— В конце концов все должно измениться. Не волнуйся, Амали. Наш народ пережил более тысячи зим в этой части света. И мы переживем еще столько же.
Слезы щиплют глаза, когда она отпускает меня. Это действительно поспешное прощание, и оно кажется горько-сладким. Это было не то, чего ожидала, но, с другой стороны, я вообще не ожидала оказаться здесь.
Я должна была умереть.
— А, так значит, то, что мидриане говорят о Меченых, правда, — последнее слово остается за Велтеей. Она всегда была такой. Ехидная сучка. Она с горечью смотрит на мертвых солдат, потом на Кайма. — С таким же успехом он мог бы быть богом смерти. Лучше возьми свое проклятие и иди с ним, девочка. Не возвращайся к нам. Ты и так причинила достаточно неприятностей.
— Хватит, Велтея, — рычит Аная, стуча посохом по земле. — Хоть раз в жизни не делай этого…
Двигаясь так быстро, что становится черно-белым пятном, Кайм делает шаг вперед, его лицо подобно грому.
— Довольно. Прекратите свои ссоры и уходите сейчас же, если не хотите умереть.
Больше ничего не слышу, потому что температура резко падает, мое зрение затуманивается, и все, что вижу, — это лицо Кайма, сияющее и напряженное, как камень, и последнее, что замечаю, прежде чем все становится размытым, — это зловещее облако дыма, ползущее по небу, заслоняя солнечный свет.
Очень много дыма.
Горит лес?
Почему горит лес?
Холод повсюду. Его сильные руки обнимают меня. Следующее, что помню, это то, что мы едем на спине Облака прочь от моей прошлой жизни.
Позади нас абсолютная тишина. В моей груди зияет огромная дыра.
Такое чувство, что внутри меня что-то порвалось. Меня так переполняет чувство потери, что я едва замечаю шок от того, что меня волшебным образом переносят из одного места в другое.
Как он только что это сделал?
Он опять очень холоден, и дело не только в температуре тела. Кайм молчит и неподвижен, и от него исходит ужасное напряжение.
Я украдкой оглядываюсь через плечо и вижу свой народ, возможно, в
