Все своими руками! Хозяйственные будни оруженосца (СИ) - Брэйн Даниэль

Хьюберт наградил меня говорящим взглядом, он был не против, если бы и я где-то загуляла.

— Умойся, разрешаю тебе искупаться после меня, — расщедрился он. И пока я находила слова для «благодарности», его друг-рыцарь откомментировал:

— Да ты ее балуешь, оруженосца нужно держать в жестких руках, в суровом теле. А ты ей воду…

— Заболеет еще, кто мне плащ почистит? — озаботился Хьюберт, а его дружбан округлил глаза, как будто он об этом и не думал. — Ладно, идем, опаздываем. А ты, — это снова мне, — веди себя пристойно!

Но я его уже не слушала, тем более, погрозив мне пальцем, Хьюберт тут же обо мне забыл. А я вот о ванне не забыла. Естественно, ни в какой использованной воде бултыхаться я не собиралась. От одной мысли противно становилось. Но скоро должны были притащить ту воду, которую уже я сама просила, а значит, удача все же повернулась ко мне лицом. Порой человеку для счастья очень мало нужно — чистой питьевой воды или сытной еды, или — вот — смыть с себя тяжелый день.

Глава четвертая

Проснулась я от воплей. И сначала лежала, вспоминая, как прошел мой день. Вольдемар, Тамерлан, Хьюберт…

Да, была я главой крестьянско-фермерского хозяйства, а теперь и сама под пятой. Кого винить — а черт его знает. Но, по крайней мере, ночь прошла, а я еще в тепле, сытая, сухая, живая. Не сказать, чтобы полностью всем довольная, но кто сказал, что будет легко?

Спала я в хлипеньком тесном шатре, где помимо меня разместились еще четверо оруженосцев. И вот тут я получила хороший такой шок, особенно когда мы стали распределять, кто где уляжется. Потому что один паренек, резвый такой и тощенький, рыжий, с торчащими во все стороны волосами, нагло плюхнулся рядом со мной, и не успела я рта раскрыть — мол, товарищ, два индейца не замерзнут, конечно, под одним одеялом, но не пошел бы ты туда, к пацанам, как он стащил куртку, и мне стало очевидно, что никакой это, собственно, не паренек. Тощенькая, но девушка. Вот это да!

— А я тебя знаю, — сказала мне нахальная девица. — Ты старшая дочь барона Одонара. Повезло.

Она погрустнела почему-то, а я спросила:

— В чем?

В том, что дочь барона? Так а толку, подай, принеси, сапоги сними. Сам-то Хьюберт хоть титул имеет? Или он потому так и зверствует?

— Ну как, — пожала плечами девушка. — Старшая дочь в семье может сама стать рыцарем. Меня, кстати, Тинкс Борге зовут. И я только третья дочь. — Я запуталась пальцами в завязках куртки, а Тинкс печально продолжала: — Так и пробуду всю жизнь оруженосцем. Хотя, может быть, в казначеи уйду.

Э? Так тут, выходит, не такой уж шовинистический мир? У женщин есть вполне себе выбор? А мне что тогда от щедрот мироздания перепало в виде Хьюберта и за какие грехи?

— Э… Тинкс, — осторожно спросила я и хекнула — так она вальяжно распласталась на моем и без того узком ложе, а я куда лягу вообще? — А твой рыцарь… тоже тебе намекает на шитье исподнего, готовку… Да?

— Мастер Алагордо? — Тинкс блаженно потянулась, а я уставилась на ее не слишком-то чистые сапоги. Но вряд ли она их снимет, раз уж легла. — Нет, почему, зачем ему шить исподнее, на это вон белошвейки есть. Ну коня там или доспехи почистить, сапоги до блеска натереть, а, еще его в непотребном доме найти и до постоялого двора доставить. Это часто бывает, — она трагически всхлипнула, но мне показалось, что не особо-то ей это в напряг. Так, дело-то житейское. — А, ну, потом еще разбираться, кому и сколько он задолжал и все расчеты вести. Говорю же, у меня считать хорошо получается, поэтому я в казначеи хочу. Но это если возьмут.

Тинкс еще раз картинно всхлипнула, повернулась на бок и через пару минут захрапела, а я стащила сапоги и пристроилась рядышком, попинав ее — ну а чего она разлеглась-то, — и задумалась. То есть вон те парни — это точно парни, потому что им с утра требовалось побриться, и это было отлично видно даже в полумраке — которые развалились с другой стороны шатра, и Тинкс выполняют одну и ту же работу? Но мне стало понятно, почему парни на арене меня поддели на предмет нитки с иголкой. Так ни для кого нехорошие наклонности мастера Ртишвельского не секрет?

Размышляя, какое могучее нечто я прогневала и за что мне такие муки, я задремала, а потом и вовсе заснула. А проснулась, конечно, от воплей, и вопили мои соседи, наспех натягивая на себя куртки, а кое-кто даже сапоги снял с вечера и сейчас пытался в них воткнуться.

— Рыцарь Доменский! Ух ты! Броте, что ты копаешься, Тинкс, давай, давай скорее, когда еще так близко увидишь!

Определенно это было что-то, что я должна была тоже узреть. И, решив, что я и без сапог не много потеряю, я выскочила наружу — а, все-таки надо было надеть сапоги, потому что лужа прямо перед пологом мне не понравилась. Но было поздно, я уже вляпалась.

Сначала я увидела лошадь — мать честная, дайте две! Тамерлан померк и растворился в моей прошлой жизни как мираж, потому что такого красивого рысака мне не доводилось видеть даже в дорогущих каталогах! Черный, а отливает серебром, это что же за масть такая, грива тоже серебристая, словно седая, весь из мускулов, ноги тонкие и сильные, сбруя стоит как крыло «Боинга», и, собственно, то, что на коне восседала невероятной красоты дама, я уже скушала без особого удивления. Хотя, конечно, было на что посмотреть.

Было ей, я бы сказала, лет тридцать пять, лицо худое, обветренное, загорелое, на фоне томных дам и девиц выделяется сразу и в лучшую сторону, руки словно литые, будто из качалки не вылезает, волосы короткие, темные брови вразлет — и все равно вид царский. И что она и есть рыцарь Доменский, я поняла только тогда, когда прямо над ухом у меня запыхтела Тинкс.

— Представляешь? Первый раз ее так близко вижу! Гроза границы, покорительница драконов, истребительница тьмы! Ох! Лучший рыцарь всего королевства!

«А что, так можно было?» — подумала я, переступая с ноги на ногу. Мокрые, между прочим, ноги, а Тинкс прыгала, натягивая сапог. Второй ногой, уже обутой, она успела угодить в ту же лужу, что и я, судя по запаху.

— Герцогиня! Старшая дочь! — продолжала снабжать меня информацией Тинкс. — Единственная наследница! Ох, я бы к ней пошла в оруженосцы!

— А почему не пошла? — немного растерянно спросила я. Рыцарь Доменский тем временем накрасовалась перед публикой достаточно и лениво вдарила коня крепкими бедрами. Тот послушно направился в сторону королевской ставки, а я только облизнулась на скакуна. Тинкс грустно посмотрела ей вслед, и мне стало понятно, почему ей, а также и мне, наверное, должность оруженосца при этой Чудо-Женщине не светила: за ней шли два деятеля таких габаритов, что я зареклась к ним близко подходить. Придавят, и не по злому умыслу, а просто не заметят. Зачем ей при таких оруженосцах конь, лишние траты только?

А вот Хьюберт у меня, наверное, голодный. Сидит в шатре, тоскует, ждет, пока я ему на блюдечке с голубой каемочкой хавчик принесу. Тинкс уже ускакала, так что я вернулась в шатер, наскоро привела себя в порядок, даже раздобыла кувшин с относительно чистой водой — ноги помыть. Да, ходить тут стоит осмотрительней…

Я провозилась, и в очереди за едой оказалась где-то в конце. Кусая губы, я наблюдала, как еда-то все уменьшается… С учетом того, что от хьюбертовой пайки и мне надо успеть откусить, не так-то много ему достанется. Стол был рыцарский, вчерашний, но, видать, пока я дрыхла, нашего брата рыцаря на праздник немало прибыло, и прямо на моих глазах какой-то ушлый жук уволок с раздачи последний лаваш. Я поняла: промедление смерти подобно. Голодной.

— Расступись! — гаркнула я, размахивая жетоном, как полицейский в американском кино. — Дорогу оруженосцу славного рыцаря Ртишвельского! Разошлись! Глухой, что ли? Миску отдай, мне нужнее, зачем тебе две!

Свои вопли я подкрепляла пинками. Не то чтобы со злости, просто как-то сразу мне стало понятно: чем громче орешь и чем весомее аргументы сапогами, тем охотнее в тебе признают лидера. Миску я вообще вовремя отобрала, потому что иначе пришлось бы завтрак мастеру нести в горстях, и что-то подсказывало, что это его не обрадует. Пробившись к раздаче, я сунула жетон под нос раскрасневшемуся мужику, с грохотом поставила миску на стол и как в «Му-Му» натыкала пальцем в остатки блюд. Да, выбор, конечно, был так себе: что-то белое, что-то красное и что-то категорически несъедобное на вид. Несъедобное я благородно оставила Хьюберту, а белое выцепила прямо руками, как только выбралась из толпы. Ни мясо, ни рыба, какой-то кусок жира, но сытный. Правда, проглотила я его с трудом, сказав себе строго, что придется к этому привыкать. Никто меня тут разносолами кормить не будет.