Наталья Патрацкая - Апогей желаний

А ей очень захотелось выкрутиться из-под этой массы тела, но она практически подчинилась…

«Еще немного, еще чуть-чуть» и две массы тел объединились бы в одну, но как — будто кто свыше, сообщил об этом четырем людям сразу:

— некто позвонил в дверь,

— зазвонил телефон,

— запели на разные голоса два сотовых телефона.

Пара распалась на две части.

Степан Степанович поднял свое огромное тело и рванул к личному сотовому телефону.

Анфиса на три части разорваться не могла. Она стала собирать в кучу свои вещи, потом пошла за халатом, потом рванулась к телефону, а сотовый сам замолчал, оставив номер звонившего человека…

У двери стояла Инесса Евгеньевна:

— Анфиса, давай свой стул. Я его продам, есть покупатель на старый стул.

— Я раздумала его продавать, Инесса Евгеньевна, мне на нем хорошо думается.

— А кто там у тебя по телефону говорит? Платон дома сидит. А ты чего такая лохматая и лицо у тебя красное, возбужденное…

— Я вам потом объясню, — сказала Анфиса и попыталась свекровь отодвинуть от двери.

— Ты чего, Анфиса, я тебе помешала?

— Нет, я стул не продаю! Тема исчерпана.

— Анфиса, с кем ты там говоришь?! — прокричал Степан Степанович и высунулся в прихожую.

— Анфиса, ты не одна! — вскричала Инесса Евгеньевна. — А как же мой Платон?!

— Платон деньги отдает вам? Значит, и живет у вас, а я сама по себе.

— Бабы, что за разборки в такое время?! — зашумел недовольный ситуацией Степан Степанович. — Что за ерунду вы говорите?

Инесса Евгеньевна слабо, но стала соображать, видимо на ее гладиолусе очередной цветок распустился:

— Ухожу, ухожу, — сказала женщина и резко прикрыла входную дверь.

Платон сидел с двумя телефонами: сотовым и обычным, глаза у него были грустные, грустные. Ему было очень плохо.

— Платон, — сказала вошедшая в квартиру Инесса Евгеньевна и замолчала.

— Мама, ты, что-то сказать хотела? Анфиса отдала тебе старый стул?

— Ей не до стула, я так поняла ситуацию в ее доме. Она стул не хочет продавать. А ты откуда про стул узнал?

— Анфиса мне стул отдавала склеивать, а потом мы провели серию климатических испытаний с этим стулом по ее просьбе.

— Понятно, а мне сказала, что стул ей от бабушки достался. Платон, ты не мог бы еще двенадцать стульев подвергнуть этим самым испытаниям, которым подвергли первый стул?

— Мать, ты чего? Анфиса просила еще для пяти стульев провести цикл испытаний, а ты уже двенадцать стульев предлагаешь, не много ли тебе?

— А жить всем хочется. Трудно помочь? Хочешь, я выступлю официальным заказчиком этих самых испытаний над стульями, только надо все сделать так, как было со стулом Анфисы. Стул замечательно смотрится.

— Не понял…

— Ты давно был в антикварном магазине?

— Я туда вообще не хожу.

— Зайди, посмотри, чем торгуем. Где на всех покупателей антиквара найти? Вот, сами и придумывает вар-антиквар.

— Прости, не сразу понял. Ладно, испортим твои стулья по полной программе. У нас все записано. Кто-то у Анфисы есть? Она тебе говорила?

— Нет, я у нее никого не видела и ничего про других мужчин не слышала.

— А мне, показалась, что у нее вместо антикварного стула славянский шкаф завелся.

— А шкаф в твою печь не влезет? Мы бы шкафчики сделали…

Анфиса словно очнулась ото сна, и внимательно посмотрела на Степана Степановича так, словно холодным душем его облила:

— Степан Степанович, шел бы ты домой, ну не люблю я тебя!

— Чего глупость говоришь? Куда я пойду? Мне и тут нравится.

— Зачем ты ко мне банным листом прилип? Я думала, что Платон ушел, я одна поживу.

— Это его мать приходила? Красивая женщина!

— Шел бы ты к ней что ли.

— А возьму и пойду, вдруг не прогонит, — сказал Степан Степанович, надевая рубашку.

— Ты, что — всеядный? Тебе все равно кто и с кем? — спросила Анфиса, застегивая молнию на халате и надевая тапочки на ноги.

— Не знаю. Меня бабы боятся, или боятся, что прокормить не смогут.

— Скорее последнее. Оделся? Счастливо! — сказала Анфиса, не думая о последствиях.

Степан Степанович вышел из квартиры Анфисы, даже не думая на нее обижаться. И позвонил в соседнюю квартиру.

Дверь ему открыл Платон:

— Вы к кому пришли? — спросил он недоумевая.

— Я пришел к вашей маме. Мне с ней поговорить надо. Я для ее магазина мебель делал.

— Что вы говорите! Только без меня, — сказал Платон и вышел из открытой двери, и тут же позвонил в дверь Анфисы.

Анфиса посмотрела в глазок, увидев знакомый силуэт Платона, открыла дверь.

— Привет, Платон!

— Да мы сегодня уже виделись, просто день выдался длинный.

— Ты прав, проходи, садись.

— Можно, но не на стулья восемнадцатого века.

— Чай с лимоном пить будешь? У меня вафельный торт есть.

— Давай чай, если больше нечего дать.

— Я спать хочу, день трудный был. Сам чай нальешь? Все на кухне.

Платон пошел на кухню, походил, покрутился, вернулся в комнату. Анфиса спала…

В кресле тихо спал Платон, равномерное дыхание мужчины не нарушало общий покой комнаты. Анфиса, проснувшись сквозь остатки сна, пыталась вспомнить, кто в ее комнате спит? Она чувствовала второе дыхание.

За окном светлело. Она перевернулась на другой бок и увидела спящего в кресле бывшего мужа. Его не было несколько месяцев, и она успела от него отвыкнуть, но родные флюиды любимого человека вновь стали тревожить сонный покой.

Платон открыл глаза:

— Привет, Анфиса. Проснулась? Я тут, как твой сторож сижу. Точнее охранник. Я тебя от Степана Степановича стерегу.

— Доброе утро, если не шутишь. Еще есть время поспать, ложись на постель.

— Ты не прогонишь? От тебя все можно ожидать. Устал я жить гонимым мужем. Я еще не выяснил, что здесь делал Степан Степанович. Вы с ним спали? Вот на этой постели?

— Платон, «Что было, то было, и нет ничего, люблю, как любила, тебя одного…»

— Опять на песни перешла вместо слов! А я возьму и лягу рядом с тобой.

Анфиса вся потянулась, перевернулась, укрылась одеялом.

Платон прошел в ванную, пошумел водой, вернулся и скромно лег на краю широкой кровати, потом не выдержал, повернулся и нырнул под одеяло к бывшей жене.

Они обнялись порывисто, страстно и привычно…

Степан Степанович зашел в квартиру к Инессе Евгеньевне:

— Здравствуй, хозяйка! Не прогонишь? Мы одним миром с тобой помазаны, дерево любим.

— Чего от меня хотите?

— Любви.

— Вы в своем уме? Пришли так поздно, и без стыда мне предлагаете, Бог знает, что! — от возмущения у Инессы Евгеньевны голос стал прерывистым.