Моя милая ужасная невеста (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна
— Мы о нас, Марта. Я не влюблялся никогда и ни в кого… Крышу сносит!
Он резко, словно со злостью сжал кулак, расслабил, запустил пятерню в волосы. Закари Торстен нервничал. Впервые на моей памяти.
— И я хочу тебя во всех смыслах, — проговорил он. — Клянусь, ты, как проклятье! Проклятье верности не иначе!
— Не пойму, ты меня оскорбить пытаешься? — совершенно иррационально возмутилась я.
— Я люблю тебя, — как-то просто и пронзительно произнес он.
Никогда со мной не случалось такого, чтобы я не знала, что сказать. Мысли разлетались в разные стороны, как испуганные птицы. Ни одну не ухватить! Ляпнуть гадость — как нечего делать, бросить колкость — легко. Но что сказать, оставшись лицом к лицу с обезоруживающим, пугающим в своей откровенности признанием? Три слова, но они решительно меняли все.
— Ничего не ответишь, Марта? — тихо спросил Закари и невесело усмехнулся: — Пауза затянулась.
Его взгляд уже потяжелел и в нем появилось незнакомое выражение. Черты лица заострились, между темных бровей пролегла складка. Я открыла рот и закрыла, развела руками и смогла признаться:
— Зак, я в абсолютном ужасе.
— Ясно, — на выдохе пробормотал он и, кажется, собрался свалить в туман со всеми нашими чувствами во внутреннем кармане пальто. А я по-прежнему стояла дура-дурой, пыталась переварить новость, что не одна в огромном замешательстве, и не могла подобрать правильных слов, чтобы тоже вот так, просто и пронзительно, объяснить ураган эмоций, бушующий внутри.
— Ты ведь думаешь так же? — быстро спросила его. — Это ведь странно, скажи?
— Что? — хрипловато и разочаровано спросил он.
— Осознать, что влюбилась в тебя и испугаться.
Казалось, с Закари в один миг схлынуло нечеловеческое напряжение, лицо расслабилось. Он подошел ко мне вплотную, склонился и прошептал:
— Нет, я так не думаю, но давай бояться вместе?
Не могу с уверенностью сказать, кто первым преодолел почти неощутимое расстояние между нашими губами и начал целовать. Язык Закари уже знакомо скользнул внутрь моего рта и начал выделывать замечательные штуки, навылет выбивающие любые мысли.
Я пыталась содрать с Торстена дурацкое пальто, не прерывая поцелуя, но оно словно цеплялось за хозяина. Видимо, пыталось сторожить остатки нравственности! Хотя вся нравственность вышла из комнаты и очень смущенно прикрыла дверь. И, в общем-то, из нас двоих с Закари именно я оказалась самой распутной. Не сумев справиться с пальто (и как он не спарился в комнате?), полезла руками к пуговице на поясе его брюк.
— Подожди, — прошептал Торстен, перехватывая меня за запястья.
Видимо, намек был более чем прозрачный. Он наконец вытряхнулся из верхней одежды, приник губами к моей шее, и по телу разлилась невыносимая нега. Ловкие руки залезли мне под домашнюю блузу, теплые ладони огладили ребра и сладко сжали грудь.
Мягкий свитер, скрывающий красивое тело Закари, оказался сговорчивее пальто, несмотря на монашеский высокий ворот. Слез через голову, как миленький, с первой попытки, не пытаясь уцепиться за сережку в ухе. С наслаждением я прижалась губами к гладкой крепкой груди Зака. На коже не осталось ни следа от болезни, словно последние дни он не валялся в кровати, попеременно меня ненавидя и желая.
Момент, когда я осталась без блузки, обнаженная до пояса, был пропущен. Зак подхватил меня на руки, заставив крепко обнять ногами за пояс, а руками за шею.
Прижиматься обнаженной грудью к горячему крепкому торсу, кожа к коже, особый сорт удовольствия. С тихим горячим стоном я прихватила губами мочку уха с сережкой, и Закари содрогнулся всем телом, на мгновение замер, а потом резко развернулся. Холодильный короб с клубничным сорбетом внутри и застрявшим клинком от ритуального кинжала стоял у нас на пути. Торстен едва на него не налетел, тихо ругнулся. И добраться мы сумели до моего письменного стола. К счастью, в отличие от стола Эмбер, на нем царил идеальный порядок. Недолго, правда.
Губы Закари рисовали дорожку у меня на ключице. Невольно я запрокинула голову.
— Свет! — не сказала, а выдохнула.
Лампа начала гаснуть, погружая комнату в темноту.
— Хочу тебя видеть, — пробормотал Торстен мне в плечо.
Свет снова начал набирать яркость.
— У нас прозрачные занавески и второй этаж, — промычала я, вдруг осознавая, что на самом деле плевать хотела и на второй этаж, и на занавески, и даже на пожарную лестницу. Если вдруг по ней сейчас кто-нибудь попытается вскарабкаться, прокляну к демонской бабушке. И мне будет не стыдно.
Но свет опять начал медленно гаснуть. Здравый смысл внезапно победил. Хотя ничего здравого в том, чтобы крушить старенький письменный стол, наверное, не было. Но, честное слово, если бы Торстен сейчас предложил переместиться в кровать, я прокляла бы его тоже.
Раздеться до конца нам так и не хватило терпения. Мои домашние штаны с исподним повисли на правой ноге, потом свалились на пол. Брюки Закари сползли и, видимо, болтались где-то в районе лодыжек.
Не двигаясь, мы смотрели глаза в глаза. Одна рука Торстена лежала у меня на бедре, второй он придерживал меня за поясницу, а я сидела на самом краешке стола и не дышала от предвкушения. Зак накрыл мои губы глубоким поцелуем, подался бедрами вперед. Я остро ощутила, когда он входил медленно и плавно, до самого конца. Со следующим толчком, резким, сделанным с расчетливой паузой, я соскользнула в бездну…
Окончательно избавиться от одежды и рухнуть на узкую кровать удалось несколько позже. До купальни мы не добрались, ограничились чарами чистоты. Не знаю, правда, как он подпустил меня со светящимися пальцами, но даже не вздрогнул. С трудом глотая улыбочку, с интересом проследил за процессом. Полагаю, со стороны мужчины это можно было считать безмерным доверием.
Расслабленные и полностью обнаженные мы лежали в темноте. Подперев рукой голову, Закари пальцем рисовал завитушки у меня на ребрах. Оказалось, что в физической любви, как и во всем, он не был ни нежным, ни учтивым. Никакой неуверенности: брал столько, сколько хотел, но отдавал еще больше. Точно угадывал мои желания и полностью их выполнял.
— Как мы в это влипли? — тихо спросила я, глядя на него через темноту.
— Во что?
— В любовь, — со смешком пояснила я. — Мне нравилось с тобой воевать, но очень страшно тебя любить.
Нахальная рука перестала выводить рисунки на моей коже и заскользила вниз по животу. Смеяться тут же расхотелось. Дыхание перехватило.
— А сейчас? — прошептал он, заставляя меня повернуться боком, и прижался отвердевшим пахом к моим ягодицам. Его губы оставили горячий поцелуй на моем плече.
— Уже меньше… — едва слышно выдохнула я, когда его пальцы достигли чувствительной точки, и закрыла глаза.
В этот раз мы никуда не торопились. От медленного, ровного ритма я стонала в подушку и остро ощущала Закари всем телом. Казалось, его руки были везде. И заснули мы одновременно, усталые и пресыщенные, не размыкая объятий.
Разбудил меня щелчок дверного замка. Я вздрогнула. Разгромленную со вчерашней ночи комнату заливал прозрачный свет позднего утра. Обнаженный Закари спал рядом, уткнувшись лбом в мое плечо и обнимая одной рукой.
«Щелк!» — еще раз.
Эмбер! Она бесполезно толкнула дверь и, кажется, неразборчиво ругнулась. Вчера мы, как последние болваны, забыли запереть замок, и подруга по ошибке провернула ключ в другую сторону. Собственно, только это обстоятельство нас спасло от того, чтобы предстать перед соседкой в полностью натуральном виде.
— Зак! — Я резко села и толкнула Торстена. — Эмбер вернулась!
— Что? — Он поднял взлохмаченную голову и сощурился от света. — Кто вернулся?
— Эмбер! — сипло пискнула я. — Прикройся!
— Проклятье… — выругался он сквозь зубы.
В замке гремели ключи, а мы судорожно ковырялись в постели, пытаясь вытащить из-под нас покрывало. Деревянный остов трясся и натужно кряхтел, бранясь за внезапные пляски. Дверь приоткрылась как раз в тот момент, когда я кое-как натянула одеяло на грудь. Закари почти ничего не досталось. По крайней мере, уголочек лоскутного покрова, криво нахлобученный ему поперек поясницы и чуточку ниже, скорее подчеркивал, нежели скрадывал ослепляющую обнаженность.
