Истинная для Альфы (СИ) - Лилигрим Анталь
— Смотрю на твоё лицо и понимаю, что ты уже заценила все прелести нашего с тобой незавидного положения. Точнее, твоего положения. Уверена, меня и в это раз отсюда не заберут, — усмехнулась девушка.
М-да…
Внезапно внешняя дверь открылась и на входе я увидела рыдающую навзрыд знакомую, непробужденную омегу при полном параде. А сзади неё стоял все тот же амбал, который грубо впихнул девушку внутрь, и, прежде чем захлопнуть дверь под замок, выдал:
— Принимайте в свои ряды!
— Бля! — простонала черноволосая омега, сидящая рядом со мной, — Они что, и детей теперь продавать собираются?! Мерзкие уебки!
Непробужденная омега все не успокаивалась, закрывая своё зареванное лицо копной белокурых кудрей. М-да, стилистки-проститутки расстарались на славу: девочка выглядела, точно ангел, сошедший с небес. И даже откровенное платье нисколько не портило ее невинный образ.
Только вот с каждым часом ее непрекращающееся нытьё действовало мне на нервы. По голове будто обухом ударили — настолько мне было плохо. Мое тело бросало то в жар, то в холод. Конечности заходились в бешеной трясучке, а из горла вырывалось мое хриплое, прерывистое дыхание. И с каждым часом мое состояние только ухудшалось.
Нас не выпускали. Новых омег не приводили. Да и в принципе ситуация никак не менялась. Правда, один раз нам принесли что-то вроде перекуса: графин с водой и льдом и нарезанные фрукты. Ничего более съестного. Но даже от вида фруктов меня мутило, хотя в моей желудке уже больше суток не было ни крошки.
— На, держи, — вдруг черноволосая омега приподнесла мне графин и пару выловленных из него кусочков льда, — Другим омегам до тебя хорошо помогал лёд.
Поблагодарить я ее не смогла, лишь схватила графин, залпом выпивая ледяную воду из него, почти вполовину опустошив емкость. А потом приложила льдинки к пылающей жаром шее и лбу. Боль и тошнота не прошли, но переносить их стало значительно легче. И я облегченно выдохнула, обмякнув от бессилия.
— Что с ней? — все это время рыдающая девица, наконец, оторвалась от своего раздражающего меня занятия и, лишь тихо всхлипывая, спросила у другой омеги.
— Приступ, — хмыкнула она, — Ее обкололи возбудителями и вот итог.
— Меня ничем не кололи…
— Конечно, не кололи! Ты ещё не пробудилась, а эта дрянь действует только на омег в предверии течки. От неё несёт эструсом за версту, хотя… ты же ещё этого не чувствуешь.
Черт, и вправду! Мой запах стал более интенсивным и тяжелым, буквально пропитывая все пространство вокруг. И с каждым часом ситуация все ухудшалась. Впрочем, как и мое состояние.
Черноволосая все больше кривилась и прикрывала нос ладонью, а вот непробужденная сидела себе, как ни в чем не бывало. Изменений в моей запаха она не чувствовала, и лишь изредка странно косилась на меня.
Уверена, видок у меня ещё тот. Оттого она так и смотрит. Но сделать с этим я ничего не могу, страдая от дряни в моей крови с каждым мгновением все сильнее.
Боже, когда же все это кончится?
Глава 35
Лёд уже не помогал. Температура тела скакала то вверх, то вниз, изнуряя меня обильным выделением пота, жуткой слабостью и дикой жаждой. Воды, как мне кажется, я выпила уже литров пять, но мне все равно было мало.
Черноволосая омега, плененная вместе со мной в этом людском доме порока, оказывается имела красивое имя Катарина. Белокурого, вечно рыдающего ангелочка же звали Аманда. Так, за несколько часов, проведённых вместе в неволе, и познакомились. Почти сдружились и породнились, потому как, все знают, трудности сближают…
А трудность у нас была одна на троих. До тошноты омерзительная… невыносимая.
— Вета, совсем плохо? — с сочувствием в голосе поинтересовалась у меня Катарина, наблюдая за тем как я жадно осушаю большими глотками уже третий кувшин с водой.
— Порядок, — просипела я и вытерла мокрый рот от холодных капель жидкости, попавших на шею и открытую зону декольте. Хотя в действительности в порядке уже ничего не было, и осознавалась я это крайне отчетливо.
Аманда тихо сидела, забившись в своём углу, и воровато каждый раз таскала дольки апельсина или яблока, которые нам принесли два часа назад, поглядывая на нас настороженным взглядом.
Бедный, голодный ребёнок, по воле случая попавший в это срамное место…
Выколоть бы глаза и отрезать причинное место тем, кто хоть на секунду задумается купить себе ребёнка (а именно им Аманда и была, потому как девочке оказалось всего четырнадцать), ради постельных развлечений! Ненавижу!
Так и продолжала ещё на протяжении невыносимо долгого времени бранить наших пленителей и «сутенеров», глотая ледяную воду, и мечтая оказаться отсюда так далеко, можно даже на необитаемом острове, чтобы никто меня там никогда в жизни не нашел! Где я могла была быть свободна и счастлива… пусть даже с разбитым сердцем и истерзанной душой. Убитая морально и почти физически, потому что терпеть эти пытки над собственным телом оказалось тем ещё удовольствием, но со свободой выбора и неомраченным неизвестностью будущим…
Потом перед глазами стали мелькать лица родных, мамы с папой, которые обязательно узнают, что со мной произошло. Вспомнят новости о столичном маньяке, крадущем молоденьких, приезжих студенток. Поймут, что я пала одной из этих несчастных жертв. Станут оплакивать мою преждевременную кончину… не задумываясь о том, что их дочь, возможно, находится в плену в совсем другой стране. Живая… наверное…
А Мартин… вспомнит ли он обо мне? О какой-то там серой первокурснице Веталине, с которой он встречался какую-то жалкую неделю?
Забеспокоится ли?
Я мрачно усмехнулась.
Ага, как же! С такой эффектной, блондинистой коброй он даже имени своего не вспомнит, не то, что с кем-то там жил почти неделю под одной крышей. Делил постель, готовил еду, даже с родителями познакомил…
Небрежно стёрла выступившую и покатившуюся по щеке слезу. Почему так больно то?..
А, между тем, пока в моем воспалённом сознании мелькали эти мрачные мысли, в борделе начался какой-то кипишь, коснувшийся нас в первую очередь.
Все это я осознавала одурманенной вколотой мне дрянью головой, и не особо анализируя, что происходило дальше.
А происходило следующее:
Дверь в нашу «темницу» открылась резко и внезапно. И на пороге перед нами возникла уже до боли знакомая беловолосая мадам Арно, а за ее спиной маячило штуки четыре человеческих мужчин мрачной наружности, не вызывающие особого доверия и чувства собственной безопасности:
— Все трое, —
