Инферно (ЛП) - Скардони Бьянка

Какой бы уродливой и болезненной ни была правда, но такова моя жизнь, и я должна перестать делать вид, что я кто-то другой. Моё предназначение — охотиться на демонов и вампиров. Демонов, как те, что убили мою лучшую подругу, и вампиров, как тот, что убил моего отца. И это не то, чем можно заниматься, ведя двойную жизнь, как я пыталась. Нужно целиком посвятить себя этому делу, потому что иначе — если оступиться, замешкаться или потерять бдительность хоть на секунду, — погибнут невинные люди.

И я наконец-то это понимаю.

Он откинулся на спинку стула, переваривая услышанное. Он знал, что я права. Я видела это по его лицу, но в то же время он был встревожен. Переживал, что я не готова к дальней дороге? Или из-за чего ещё?

— Не смотри на меня так, — сказала я, бросив на него ещё один взгляд перед тем, как откусить следующий кусочек. — Я справлюсь.

— Знаю, что справишься, — ответил он без малейшего намёка на сомнение. — Ты сильнейший Воин, которого я знаю. Даже если ты сама в это пока не веришь.

Я почувствовала, как мои глаза увлажнились на этих словах, всего на секунду, после которой я задушила эту эмоцию в себе. Я могу проливать слёзы только от боли. Не от хороших комплиментов.

— Тогда почему у тебя такой тухлый вид? — спросила я, возобновляя разговор, чтобы не застрять на этих словах.

— Просто… — он нахмурился, подыскивая слова. — Вы с Домиником… Вы же…

— Связаны кровью, — закончила я за него и набила рот картошкой.

Я уже думала об этом и решила, что так даже лучше — ещё один уровень боли, которую я ношу в себе. Я ожидала этого. Моя цель — искупить свою вину, и причинять самой себе боль — единственный известный мне способ её достижения.

— Если я смогу это выдержать, то и он сможет.

Он молча обдумывал это, пока я доедала остатки еды. Как хорошо, что он заставил меня поесть.

— Когда ты собираешься сказать ему об этом? — спросил он после долгой паузы, и моё сердце сжалось в грудной клетке.

— Да я как-то… надеялась… что… — я взглянула на него из-под ресниц, — ты ему скажешь?

— Джемма, — упрекнул он.

— Не смотри на меня так, Габриэль. У меня висит ещё много незаконченных дел, с которыми нужно разобраться до отъезда. Я просто подумала, что будет лучше, если ему скажешь ты.

Быть такой трусливой лгуньей — преступление.

— Он должен услышать это от тебя.

Я не стала с этим спорить, потому что он правда заслуживает услышать это лично от меня. Но я не умею прощаться и боюсь пробовать.

Он нахмурился сильнее.

— Ты же знаешь, он очень тебя любит.

Мой взгляд метнулся к нему.

— Он сказал тебе? — я была очень удивлена, потому что обычно информацию из Доминика нужно вытаскивать клещами.

— Да тут и без слов понятно, — спокойно ответил Габриэль. — Я знаю своего брата. У него всё на лице написано, когда он смотрит на тебя.

Моё горло сдавила боль, я отвела взгляд в сторону.

Покинуть Доминика будет сложнее всего. Я всегда это знала и принимала как данность, но всё равно мне безумно больно слышать об этом.

— Он в порядке? — после паузы выдавила я. Перед глазами всё поплыло, когда я вновь посмотрела на Габриэля.

— Нет, не в порядке, — мрачно произнёс он, и эти его слова пробили моё сердце насквозь.

— Но будет, верно?

Не знаю, чего жду от Габриэля в этот самый момент. Некой поддержки? Подтверждения, что в этом нет ничего страшного и я могу просто собрать вещи и уехать от Доминика после всего, что между нами было?

Как я могу просто собрать вещи и уехать от Доминика после всего, что между нами было?

Господи, я ужасный человек.

— Будет, — согласился Габриэль, хотя что-то в его интонации навело меня на мысль, что это случится не скоро. — И ты тоже будешь в порядке, Джемма. Ты переживёшь это, даже если сейчас кажется иначе.

Слабую плотину вокруг моего сердца прорвало, и хлынул поток слёз, в котором чуть было не утонули мы оба.

— Я правда сомневаюсь, что когда-нибудь это случится, — призналась я между всхлипами.

Нет, этого не случится, если только я не вырежу огромный кусок себя, не вырежу ту Джемму, которой я должна была стать. Если я переживу всё это, то стану лишь бледным подобием того человека, которым мне было предназначено быть. Неполноценным. Неживым. Просто… существующим.

— Ты сделала то, что должна была, Джемма, и любой из нас на твоём месте поступил бы так же.

Он рассчитывал, что меня это утешит, но нет.

— Ты так говоришь, но ты не знаешь, как оно на самом деле. Потому что именно я сделала это. Я убила Трейса. Я видела, как жизнь покидает его глаза. Не ты, Габриэль. Ни кто-либо другой. Я. И я никогда не смогу с этим смириться. Никогда.

Слёзы текли по моим щекам быстрее, чем я успевала их вытирать.

— Ты права. Это сделала ты, а не кто-то другой, — согласился он. — И я не могу представить даже сотой части того, что ты сейчас чувствуешь. Но ответь мне, пожалуйста, на один вопрос… — он, не отрываясь, смотрел на меня в течение долгой томительной минуты. — Что, если бы вы поменялись местами?

Я шмыгнула носом, вытирая щёки тыльной стороной ладони.

— В смысле?

Он подался вперёд, наморщив лоб и уперев локти в колени.

— Что, если бы сосудом Люцифера стала ты, а оружием мог бы воспользоваться только Трейс?

— Это другое, — без труда ответила. — Я знаю, что он бы перепробовал всё, чтобы спасти меня.

— Как ты?

— Ну… наверное, — я пожала плечами.

Мне казалось, что я недостаточно старалась. Если бы я выложилась на максимум, он был бы сейчас жив.

— А если бы он не смог найти способ? Перепробовал всё на свете, но единственным действенным способом было сделать то же, что сделала ты… Ты бы простила его?

Я ответила, не задумываясь.

— Конечно, я простила бы его.

Он кивнул, будто заранее знал ответ.

— Тогда почему ты думаешь, что он бы не простил?

Я открыла рот, чтобы как-то возразить, но в мыслях были только слова Трейса, когда он говорил мне, чтобы я продолжала жить дальше… отпустила его… поступила правильно.

Он знал, что всё так и будет. Знал, чем всё закончится. Знал точное время и место. И дал мне разрешение сделать это. Правильно ли я поступила в конечном счёте? Если да, то почему же это кажется таким неправильным?

40. СУДНЫЙ ДЕНЬ

Визит Габриэля был коротким и горько-сладким. Он потом приходил ещё раз, и мы попрощались друг с другом. И хотя он дал понять, что ему не нравится то, что я уезжаю, он в то же время понимал, почему мне это нужно, и было приятно оказаться вновь на одной стороне. А ещё он согласился — после недолгих жалобных уговоров и мольбы — не говорить Доминику, где я, пока я не буду готова попрощаться с ним. Лично. Он заслуживает этого, вот только я понятия не имею, смогу ли сказать ему это в глаза.

Я решила для себя, что это нужно будет сделать быстро, как если бы я отрывала восковую полоску.

Или конечности.

Но несмотря на то, что дни после ухода Габриэля я всё так же проводила в одиночестве и слезах, как и на прошлой неделе, но теперь это ощущалось иначе. Возможно, даже чуточку легче. Конечно, я всё ещё оплакивала Трейса, скорбела по нему и нашему совместному будущему, но я уже не ненавидела себя так, как буквально ещё несколько дней назад. И, наверное, за это стоит поблагодарить Габриэля.

Несмотря на это, пустые серые дни следовали друг за другом, прервавшись лишь на несколько часов, когда я заставила себя сесть на автобус и вернуться в Холлоу Хиллс. Не знаю, как и почему мне разрешили сдать итоговый экзамен на две недели раньше, чем всем остальным, но есть у меня подозрение, что к этому приложили руку Тесса и Совет.

Я не стала запариваться на этот счёт и просто порадовалась, что так получилось.

В ночь, перед тем, как мы с Тессой собирались отправиться в нашу семейную поездку сестёр-Воинов, я наконец-то набралась смелости приехать в город и встретиться с Домиником. Как ни странно, но чем больше я приближалась к поместью Хантингтон, тем сильнее нарастала моя тревога. Это было странно, потому что обычно близость к нему была единственным, что могло меня успокоить.