Когда падает небо 1. - Алиса Чернышова
Взрослые очень хороши в игнорировании очевидного. Это, можно сказать, их специализация.
Очевидно, что снег вкусный.
Очевидно, что небо начинается сразу над крышами, и его можно коснуться рукой.
Очевидно, что если уж ходить, то по лужам.
Очевидно, что мама с папой не любят друг друга.
Очевидно, что тени живые.
Кира маленькая, потому ей можно не игнорировать очевидное. Детям позволено иметь воображаемых друзей, можно не притворяться перед взрослыми и собой, что их нет.
Однажды отец сказал ей: “Наслаждайся возможностью верить в сказки и видеть то, чего нет, пока есть время,” — и прочие взрослые, у которых другая кровь, посмеялись. Но Кира поняла, конечно. Это был их общий секрет: тьма живая.
Это в их крови.
Крики за стеной становятся громче. Ссоры не смолкают, и звенит посуда, и между ними очень много ненависти, и она иногда думает — зачем? Зачем вам нужна я, зачем вам нужно это всё, зачем притворяться, что вы семья, если всё очевидно?
Но это взрослые. Они всё так же игнорируют очевидное.
Этим вечером родители особенно громкие. Они пьяны, они разочарованы этой жизнью, друг другом, возможно, самой Кирой. “Ты должна понять, что взрослая жизнь сложная, ты должна понимать родителей, им тяжело,” — говорили ей.
Кира не хочет быть должной. Она не хочет понимать. Она хочет взрослой жизни, но такой, чтобы просто быть свободной, а не чтобы превратиться в монстров за стеной.
На самом деле, тот монстр, что живёт под её кроватью, ей нравится больше.
Он, по крайней мере, рассказывает интересные истории. Ему, по крайней мере, плевать на деньги, и суды, и измены, и ложь, и долги, и разборки троюродных тётушек, и секс, и бесконечные цифры, — все эти взрослые темы для ссор, за которыми прячется пустота. Почему бы просто не сказать, что ненавидите друг друга? Но нет, взрослые любят подбирать сложные слова для очевидных вещей.
Монстр под кроватью другой. Он очень честный. Он просто кушает страх.
Кира постоянно боится, когда слышит ругань.
Она боится их или боится стать, как они — она не знает точно — но страха в любом случае предостаточно, так что монстру не надо пугать её дополнительно.
Потому монстр рассказывает сказки.
Он милый. Он её друг.
Во тьме есть и другие монстры, их много, и они тоже… Понятнее. Ближе. Друзья.
Кира знает, что хочет стать, как они, когда вырастет. Когда на дне рождения у неё спросили, кем она хочет быть, Кира сказала: "Подкроватным монстром".
Взрослые смотрели странно. Кто-то нервно засмеялся. "Ах, она такая фантазёрка!"
Всё ещё взрослые. Всё ещё игнорируют очевидное. Всё хорошо, Кира привыкла.
Она станет монстром, когда вырастет. И всем им покажет.
-
Этой ночью всё очень громко. Громко настолько, что она зажимает уши и очень не хочет слышать.
И тогда один из монстров, тех самых, которые её друзья, спрашивает: “Ты хочешь слышать нас, и когда вырастешь? Хочешь, чтобы мы заглушили их голоса? Хочешь сама стать нашим голосом?”
Крики за стеной обрываются мерзким булькающим звуком, и Киру почему-то тошнит.
— Я хочу слышать только вас, — сказала она. — Я хочу стать вашим голосом.
* * *
Она открыла глаза.
Возможно.
Вокруг была темнота, плотная и непроглядная; уверенности в том, что веки действительно поднялись, не было.
Кире казалось, что ей вкололи эмоциональную анестезию: никаких чувств не осталось, только холодное, равнодушное спокойствие. И это, пожалуй, к лучшему, потому что эти воспоминания… Она забыла об этом, когда стала взрослой. Говорящие тени не могли быть чем-то нормальным в мире машин и высоток, правда? Её мозг заглушил это всё, стёр, чтобы не иметь дела с невозможным. Но теперь, в мире магии и богов, всё иначе…
— Ты всегда слышала нас, — сообщили ей из тьма вкрадчиво, — даже когда не осознавала этого.
У этой конкретной тьмы был тихий голос, напоминающий не то шорох падающего снега, не то шелест страниц, не то хор множества очень тихих голосов. Невозможно было определить пол или возраст говорившего… По правде, Кира вообще здорово сомневалась, что у этого существа, кем или чем бы оно ни было, вообще есть пол и возраст.
— Кто вы?
— Мы — тени. Мы голоса, которые не хотели умолкать, неотданные долги и невысказанные сожаления. Мы — шёпот тайн и прохлада ночи. Мы — чужие кошмары. Мы — мёртвые и не-живые.
Интересно.
— Чего вы хотите от меня?
— Чтобы ты говорила за нас. Тогда, давно, ты согласилась быть нашим голосом. Теперь время пришло; слишком громко, слишком оглушительно, слишком близко, слишком тихо. Кто-то должен говорить.
Ну отлично.
— Что именно я должна говорить? Чего конкретно вы от меня хотите?
— Ты поймёшь, когда придёт время. Ты — вещая птица; твоё дело — петь. Но какие времена, такие и песни, верно?
Кира передёрнула плечами — если допустить, что здесь, в этом пространстве, у неё были плечи… Хотя нет, погодите.
Плечи, кажется, были. А вот рук не было.
Зато были крылья.
Кира распахнула их, отчаянно жалея, что невозможно рассмотреть перьев. Интересно, на что похожи вещие птицы? Понятное дело, что их нет во всяких там орнитологических справочниках. Но ей действительно любопытно было бы взглянуть, во что она в теории может превратиться. Кстати, об этом…
— А смогу ли я превращаться в птицу?
— Возможно. Будет зависеть от того, как ты будешь контролировать голос.
— Но теоретически во мне достаточно нужной крови?
— Это не вопрос крови. Или, если быть точным, не одной только крови.
Даже так.
Ей казалось, что местные так помешаны на парности и размножении с правильными партнёрами именно из-за того, что все эти оборотничьи штуки зациклены на крови. Проще говоря, для превращения в правильную зверушку нужно родиться с правильным набором генов… С другой стороны, Эмилия же упоминала, что подобные Кире — больше волшебные твари, чем классические оборотни. Возможно, дело в этом.
Интересно, если бы она была птицей, смогла бы просто улететь от этого всего? Вряд ли, конечно. Но помечтать-то можно, правда?
— Где я? — ещё один актуальный вопрос, пока её невидимый собеседник, чей голос похож на шелест, ещё желает с ней говорить.
— На Границе.
Исчерпывающе.
— На границе… чего с чем?
— Всего. Со всем.
Кира хмыкнула.
Ладно, похоже, с этой стороны больше ничего путного от невидимого собеседника ей действительно не добиться. Тода стоит, возможно, попробовать с другой стороны…
— Значит, я всё же и есть та Избранная? Из пророчества?
На этот раз голос молчал довольно долго.
— Есть много
