Похититель разбитых сердец - Эля Рин
…
И четыре точки. Именно четыре.
Глава 11. Любовь и ловушки
Тридцать первого марта нас отпустили на длинные весенние каникулы.
– Дышите. Гуляйте на все четыре стороны. Только возвращайтесь до темноты, тут горы все-таки, – отечески напутствовал нас Виксинтий.
– И шапки не забудьте надеть, – тут же прошептал Витек, передразнивая его. Но преподаватель и бровью не повел.
– Думайте. Решайте, что дальше.
– А что дальше? – спросил Кирилл.
– В конце весны вы снова вернетесь в Красноярск. Там, в филармонии, будет проходить итоговая практика. Извлечь из себя все черное, что привело вас сюда, и сдать в качестве ингредиента в хранилище академии.
Это же… Я нахмурилась. Ровно то, что предлагал сделать Сид, а Элина отговорила меня, и теперь… Я поняла, что воздуха не хватает. Снова, как в день успешной трансформации. И как тогда, когда я разбивала зеркало. Все предопределено. Не зря говорит Лия, что весь мир – безысходность, и ничего не поменять. Мы ходим по собственным следам. Нет будущего, только прошлое, в котором уже все сказано. Но Виксинтий, словно подслушав мои мысли, продолжил:
– Это будет сложно. Полгода вас вели за руку случайности, совпадения, чужие подсказки, знамения прошлого. Но летом придется наконец посмотреть в будущее. Заглянуть не в омут событий, а к себе в душу. Примерить на себя то, что ждет впереди. Это сложно. Не будет проверенных рецептов, не будет командной работы… Каждый сам за себя. Поэтому отдохните и соберитесь с духом.
А когда мы уже собрались расходиться, пока не на все четыре стороны, а по комнатам, ошалев от внезапной свободы, он сказал нам вслед:
– У вас будет два искушения. Первое – желание бесконечно себя улучшать. Сразу скажу – не стоит. Многократная трансформация отбирает слишком много сил и иссушает волю… Знаете апорию про Ахиллеса, который никогда не догонит черепаху?[9] Не советую проверять ее на практике, потому что вы в этой формуле точно не Ахиллес. Второе – иллюзия собственного бессмертия и всемогущества. Я не зря говорил, что гарантирую вам безопасность только до сдачи экзамена. Здешние земли щедрые, они полны магии, готовы возлюбить и взлелеять любого, кто придет к ним в объятия. Вы не заблудитесь на горных тропинках, увидите самые красивые первоцветы, а дождь будет обходить вас стороной. Но всему есть пределы. Не дергайте судьбу за усы лишний раз.
– Вот и пойми, что он имел в виду, – сказала Даша, когда мы закончили отдраивать окна от разводов клейкой массы и обрывков скотча. Две недели они мозолили нам глаза, и вот наконец нашлись силы и энтузиазм, чтобы устроить большую весеннюю уборку. Как в Муми-Доле. Чтобы только небо, только ветер, только радость впереди, и все такое, без красных пятен из прошлого. – Не бродить по склонам после дождя? Не есть шаурму в самых дешевых забегаловках Большого Сочи? Или не ходить ночью по спальным районам с плохой репутацией?
– Кстати, о плохих районах, – тихо отозвалась Лия. – Давно хотела сказать, но все руки… то есть слова не доходили.
Она пошарила в кармане и вытащила оттуда два перстня. Те самые, которые достались ей от игрушечного городка, и те самые, внутри которых теперь жило убийственное проклятие.
– Я хотела одно Мие отдать, а второе – себе… На всякий случай. Чтобы защитить… и защититься от злых людей, – она повела плечами и посмотрела куда-то далеко, сквозь нас, и сквозь окно, и сквозь горы на горизонте. – Только вот выяснилось, что самая злая тут я сама. И мне… и нам они уже без надобности. Я пойму, если вы их не возьмете, но… Они правда хорошие. Настолько плохие, что хорошие.
– Прости, – сказала Даша, покачав головой. Ту самую фразу, для которой я уже рот открыла. – Прости, Лия. Не могу. Очень… наглядно было. Так что я, наверное, пас.
И тут язык мой – враг мой – решил за меня. Видимо, из соображений мирового баланса и красоты композиции.
– А я возьму.
* * *
Весна неумолимо накатывала на горы. Таял снег, сходили лавины, повсюду бежали ручьи, напевая и звеня, из земли лезли первоцветы, жемчужный цвет неба сменился на переливчатый, нежно-опаловый. Мы облазили все окрестности метеостанции, вместе и поодиночке, съездили на море, объелись сушеной хурмой и шашлыком, научились виртуозно переходить между гранями, оседлав ветер, ливень или снегопад. Время утекало между пальцами, надо было, наверно, думать и что-то решать… Но мне не хотелось.
Хотелось впитывать ощущения, восхищаться миром вокруг и баюкать временно обретенное, хрупкое спокойствие. Пусть оно ненадолго, но… Здесь было не так больно думать про свои чувства к Сиду, поэтому день за днем я размышляла: что это? Восхищение фейри, который так не похож на людей, что в него нельзя не влюбиться? Или эффект «клин клином вышибают»? На место Валеры, который вел себя как мерзавец, явился прекрасный принц, и не почувствовать влечения к нему просто не было шансов? Или это мечта из детства? Если любовь, то волшебная. А другой и не надо.
Но ответа не находилось… Точнее, он был. Только лежал не в плоскости разума, поэтому размышления ни к чему и не приводили. Просто сердце заходилось в груди, когда я думала о фейри. Просто после снов о том, как мы танцуем, мне хотелось летать. Пусть даже это было ужасно глупо. Глупо в этой реальности, как сказал Сид.
– Это все весна проклятая, – сказала однажды Даша, когда мы вместе сидели на набережной реки Мзымты в Роза-Хуторе, потягивая молочный коктейль через трубочки, у меня – клубничный, а у нее – шоколадный. Как раз за секунду до этого я подумала, что последний раз с Сидом мы виделись ровно три месяца назад. И если я до сих пор о нем думаю – о чем это говорит, а? О том, что кто-то неразумен, мечтателен и сердечко у него… слишком наивное. – Лучше б сразу лето.
– Почему? По Сибири соскучилась?
– Нет, не по Сибири, – Даша поморщилась, резко сжала пустой картонный стаканчик в кулаке, а потом еще и трубочку завязала узлом. – По нормальному, вменяемому Кириллу.
– Ох… А что он? Вы поссорились?
– Нет. Наоборот. – Даша наклонилась и уставилась куда-то вниз, туда, где шумела река. – Он мне предложение сделал.
– А ты?
– А я согласилась.
– И в чем подвох?
– В его вопросах. Он стал мне задавать вопросы… неудобные. Ну, к примеру. Спрашивает: «Умрешь за меня?» А я откуда знаю, умру за него – или нет. Я не хочу