Зеркала - Мария Николаевна Покусаева
Ренар покачал головой в ответ.
– Обычно люди этого города слишком заняты праведными трудами, чтобы так самозабвенно развлекаться, Мари, – ответил он с мягкой улыбкой. – Но близость праздника требует веселья. Не знаю, как у вас, а здесь рубежом года считается самая долгая ночь. – Он проводил взглядом мелькнувшую рядом с нами фигуру и наклонил голову ко мне. – Солнцестояние.
– Я знаю, как это называется, – нервно огрызнулась я.
Ренар не стал придавать моему тону особого значения.
– В Йарне в декабре – коньки, венки на дверях и печеные яблоки, – продолжил он доброжелательно. – В столице – балы и приемы. Там, где я вырос, пекли пряный хлеб в подарок добрым соседям. Везде свои обычаи. Если ты вдруг захочешь посмотреть на здешние, – его лицо приобрело крайне хитрое выражение, – я уговорю Кондора на пару веселых вечеров.
Я промолчала, глядя вдаль, на синеющие силуэты гор.
– Ему тоже будет полезно, – сказал Ренар задумчиво.
– А если я не хочу?
Тени удлинились, часть облаков окрасилась в бледно-розовый цвет.
Я не повернула головы к собеседнику.
Ренар тяжело вздохнул.
– Тогда я постараюсь возродить в тебе дух авантюризма и тягу к развлечениям, – сказал он с какой-то почти неестественной беспечностью.
Я подумала, что когда веселье становится твоей обязанностью, развлекаться как-то не хочется. Но не произнесла этого вслух.
Глиняная чашка в руке начала остывать.
Мне показалось, что в нашем молчании появилась неловкость иная, не та, которая была вызвана этими моими странными наблюдениями за улыбками, взглядами, теплом рук и всем остальным. Я знала, что разговор может повернуться в сторону, в которую я не хотела смотреть.
И он повернулся.
– Нам нужно было познакомить тебя с Герхардом, – сказал Ренар совсем другим тоном. Его голос звучал приглушенно. – Это что-то вроде… официальной части.
Я угукнула в ответ, дав ему понять, что слушаю и не собираюсь перебивать, сбегать или уходить от темы.
В конце концов, мне, ура, рассказывают, что к чему.
– Он… не самый приятный человек в мире, – добавил Ренар, рассматривая свою ладонь – без перчатки.
Перчатка сейчас лежала у него на колене.
– Я заметила.
– Издержки профессии. И положения. И, наверное, просто особенности характера. Так или иначе – теперь он знает, что у нас есть ты.
Я посмотрела в сторону девушек. У одной из них была прекрасная белая коса, тяжелая, до талии. Другая носила ярко-красную юбку. Третья…
– И что, – спросила я. – Теперь мне нужно ждать толпы паломников к вратам волшебного замка?
– К счастью, нет.
Наши взгляды встретились, и я поняла, что сейчас Ренар настолько серьезен, что почти не похож сам на себя.
– А как же избранная, все дела? – я иронично усмехнулась.
Он в ответ сощурился и словно бы вытянулся вперед, став в этот момент действительно похожим на лисицу:
– У твоей игры чуть другие условия, моя хорошая. Твоя избранность, как ты назвала это, нужна с весьма определенной целью и не для того, чтобы они все, – он кивнул в сторону толпы, – знали о ней и пользовались ею. Тем более что ты вряд ли можешь дать им что-то действительно полезное. Или думаешь так. Я не прав?
Я уловила в его словах очень легкую, но все-таки издевку.
Знай свое место, вот что это было. Не те чары, которые усаживают тебя на стул, лишая воли, а легкий щелчок по носу, сбивающий спесь – или уверенность в собственной важности и нужности, как посмотреть.
Я могла только согласиться и отвести взгляд в сторону, потому что мне действительно нечего было дать кому-либо.
«Действительно, – подумала я, – кому нужны избранные вроде меня? Ни магии, ни волшебных даров, ни интеллекта, нужного, чтобы обыграть кого-нибудь очень важного и хитрого в шахматы, ни небесной красоты или способности обращать людей в истинную веру одним движением ресниц». Я была беспомощна настолько, насколько это вообще возможно, и, пожалуй, мое счастье, что рядом со мной оказалась парочка взрослых мальчиков, настроенных доброжелательно.
Пусть и не слишком честных. И не очень сдержанных.
– Дело в том, – продолжил Ренар, когда горстка местных парней прошла мимо нас, и вокруг снова образовалась пустота. – Что кое-кому очень влиятельному очень нужно укрепить свое влияние. Получить еще один козырь и спрятать его в рукаве. И он готов на многое ради этого. А кое-кто очень умный и любопытный достаточно амбициозен и нагл, чтобы по доброй воле лезть в глубину знания. Ты же понимаешь, о чем я?
Я помотала головой.
Ренар вздохнул и не стал объяснять:
– Значит, поймешь чуть позже.
Он протянул руку, ту, с которой снял перчатку, и взялся за мою ладонь. Осторожно, словно я могла вырваться и убежать.
– Птица вчера поступил очень… некрасиво и неосмотрительно, – сказал он вкрадчиво. Таким тоном, за которым чувствуется и второе, и третье дно, и то, что сейчас тебя начнут очень, очень убедительно уговаривать сделать все так, как надо кому-то. Кому-то, но не тебе, потому что ты не знаешь, как вообще тебе быть и что делать. – Я не прошу тебя понимать его и тем более прощать ему это. Но выслушай его, пожалуйста, потому что это в твоих собственных интересах.
– Иначе – что? – спросила я, глядя ему в глаза. – Мне велят идти в комнату и сидеть там, пока не пойму, в чем была не права?
Он приподнял бровь, видимо, не ожидая такого отпора.
– Здесь и сейчас ты права во всем, кроме упрямства, – сказал Ренар. – И никто не собирается сажать тебя под замок, ты слишком важна. Но, поверь, быть марионеткой, которую дергают за ниточки и убирают в шкаф, когда она не нужна, куда хуже и неприятнее, чем быть партнером в игре.
– И чем же я так важна, если при этом я совершенно бесполезна?
Кажется, я снова попала в цель.
Ренар улыбнулся, довольный, как поймавший мышь кот.
– А вот об этом, милая, – сказал он. – Лучше спросить не меня. Вдруг я что-то напутаю?
Я широко распахнула глаза, потому что не ожидала от него, такого честного и прямого, от него, заставляющего меня думать и задавать правильные вопросы, подобного выверта.
Стало сумрачно, словно бы солнце закрыла туча.
Точнее, туча была ни при чем – само солнце, наконец, достигло кромки гор и зацепилось за одну из вершин.
– Пойдем. – Ренар встал и протянул мне руку. – Заберем нашего волшебника, пока он не превратил господина Оденберга в большую надутую жабу. Очень хочу попасть в замок до темноты, а то тропа там такая, что ноги переломать можно.
