Сердце Сапфира. Обрученная с вороном 2 (СИ) - Екатерина Слави
— Зачем ты дразнил ее? — с легким недовольством в голосе спросил Альпин Сирила. — Это было весьма неразумно. Эта женщина и без того затаила обиду на нас.
— Разве она не имеет на это права? — многозначительно улыбаясь, откликнулся Сирил.
Альпин одарил его долгим осуждающим взглядом.
— Возможно. Но это не причина распалять ее злость еще сильнее, как это делал ты.
Сирил с тихим вздохом опустил голову вниз, улыбка его чуть увяла.
— У меня не было намерения распалять ее злость.
— Тогда что это было с твоей стороны? — требовательно спросил Альпин.
Сирил усмехнулся, на миг прикрыв глаза.
— Ревность, брат. Это была ревность.
Улыбка сошла с его лица совсем. Он снова смотрел в окно, и Альпин знал, что прямо сейчас он видит, как по выложенной камнем тропе удаляется от дворца женщина, о которой он говорит.
— Она отказалась стать моей женой, хотя если бы согласилась, я бы смог ее защитить. Наш клан смог бы ее защитить. Она не оставила мне выбора в тот раз. И вот она появляется в сопровождении канрийского мага. Его она выбрала защитником, не меня. Почему, брат? Почему не я?
Альпин какое-то время пристально смотрел на младшего брата, потом тяжело вздохнул:
— Вот как? А я-то был уверен, что ты любишь свою подружку-простолюдинку.
— Руби милый ребенок, — ответил Сирил. — Конечно, я люблю ее.
Альпин какое-то время задумчиво смотрел на Сирила, потом сказал:
— Если таковы твои чувства к этой женщине, Сирил, то тебе не стоило злить ее еще больше. Нужно было объясниться с ней.
Сирил печально рассмеялся.
— Зачем? Она ненавидит меня. — Его взгляд на мгновение подернулся мукой, лицо исказилось: — Она так сильно ненавидит меня… Разве ты не видел? Она никогда меня не простит. И я не вправе ждать от нее иного. Потому что и сам себя никогда не прощу.
— Тебе не в чем себя винить, — спокойно сказал Альпин. — У нас не было другого выхода, и ты прекрасно это знаешь. Позволить драконам ворваться на наши земли и уничтожить половину клана из-за одной женщины — недопустимо.
Сирил усмехнулся. Снова наклонил голову, сомкнув веки.
— Я знаю. Знаю, но… Я не солгал, когда сказал, что боюсь ее. Никогда не забуду, как она смотрела на меня в тот день, когда ее увез дракон. Никогда не забуду боль в ее глазах. Тогда я понял, что ничто в целом мире не страшит меня так сильно, как этот ее взгляд. Потому что до сих пор он не дает мне покоя. Мучает меня. Изводит…
Сирил беззаботно засмеялся, отходя от окна.
— Что-то я увлекся. Давай прекратим этот разговор, брат, от него веет унынием, разве нет?
Когда Сирил вышел из комнаты для приемов, Альпин какое-то время смотрел на сомкнувшиеся створки раздвижных дверей, потом тяжело вздохнул и, опустив взгляд, с тяжелым чувством произнес в пол:
— Глупец.
Перед глазами Альпина танцевали в зловещем танце девять белых лисьих хвостов, объятые голодным пламенем.
29. ПРИЗНАНИЕ
— Как же так вышло? — придерживая в руке лейку, Руби задумчиво и немного встревоженно смотрела на цветник. — Любавки и живеницы этим летом так и не расцвели, а грустноглазки все цветут и цветут, хотя им уже давно отцвести пора. Нехорошо это. Как будто грустноглазки цветут вместо других цветов. Как будто жизнь у них отняли. Как так могло выйти, Рил?
Встав со скамейки, где он наблюдал, как Руби поливает цветы, Сирил спустился к цветнику.
— Ох, — произнес он, вдруг догадавшись. — Наверное, это моя вина.
— Твоя? — повернувшись, посмотрела на него большими глазами Руби. — Ты что это, Рил? Как это может быть твоя вина?
Сирил улыбнулся.
— Ты не помнишь, наверное — больна была тогда. Я к твоим грустноглазкам лисью магии применил. Вот они за счет магии и набрались сил. А теперь, окрепшие, тянут к себе все соки земли, и другим цветам не достается.
Рыжеватые брови Руби вытянулись на лоб виновато.
— И впрямь не помню, — пробормотала она, отводя растерянный взгляд. — Белява проклятущая… Но чувствую, что ты на себя наговариваешь. Я же тебя знаю, Рил… Небось, переживала я почему-то за грустноглазки, а ты меня пожалел и магией их подлечил.
Она вскинула на Сирила всполошенный взгляд.
— Признай, так и было ведь, да?
Втайне удивляясь ее проницательности, Рил улыбнулся.
— Так и знала! — воскликнула Руби. — Вот всегда ты такой: любишь на себя напраслину возводить, а потом еще и веселишься, как будто тебя забавляет, когда на тебя злятся и обижаются.
Вернувшись к поливанию цветника, Руби вздохнула:
— На самом-то деле ты очень добрый, Рил. Но люди ведь в самое сердце смотреть не умеют. Как они доброту твою увидят, ежели ты ее за притворством прячешь?
Сирил чуть наклонил голову набок, любуясь тем выражением, которое сейчас было на лице Руби — она как будто за него на него же самого обижалась. Ему это казалось трогательным, а сердце поневоле наполнялось теплотой.
— Но ты ведь умеешь. Как будто в самое сердце мне заглядываешь, насквозь видишь. Наверное, ты особенная.
Руби покачала головой.
— Что ты, Рил. Обычная я. Не у всех ведь вижу, что на сердце. Только у тебя, потому что…
Глядя на профиль Руби, Сирил заметил, как ее щеки заалели от смущения. Как от нечаянного признания затрепетали, словно крылья мотылька, длинные рыжеватые ресницы.
В груди Сирила разлилось тепло, отразившись благодарной улыбкой на лице. Но тотчас им овладело другое чувство: сожаление, смешанное с грустью — и улыбка, с которой он смотрел на Руби, стала печальной.
— Почему той, кого люблю, не можешь быть ты? — забывшись на миг, задумчиво произнес Сирил.
Руби замерла на миг, и только тогда он понял, что произнес эти слова вслух. Сначала, глядя на ее склоненную рыжеволосую головку и вытянувшиеся домиком брови, почувствовал стыд и отвел взгляд. Потом улыбнулся беззаботно,
