Монстры в Академии - Екатерина Бунькова
— Марина Игоревна, мы скоро! — запоздало донеслось до оторопевшей девушки.
— Восемь вечера, — повторил Крис, глядя им вслед. — А я-то думаю, чего так жрать хочется?
Марина вздохнула. У нее хоть один урок в этом мире пройдет по плану? Без гипноза, заклятий и удирающих учеников?
***
Ужин пришлось готовить на скорую руку. Из всех вариантов блюд относительно быстро готовилась только картошка в мундире. Но даже ее дождаться ребятам было невыносимо трудно, и они слонялись возле кухни, доставая дежурных:
— Ну, скоро еще?
— Чего вы возитесь?
— Жрать охота!!
Крис сначала отмахивался, потом огрызался, а потом заперся в кухне, выставив оттуда даже Флокси — все равно она никак не могла повлиять на скорость варки картофеля.
— А давайте у костра посидим, — сжалившись над изнывающими от нетерпения магиками, предложила Марина.
— Чего? — ребята глянули на нее с непониманием.
— Ну, разведем во дворе костер из сухих веток, посидим кружочком, поговорим, — пожала плечами Марина. — Может, истории всякие порассказываем или песни попоем. Или просто посмотрим на огонь: на закате и в сумерках приятно посидеть у костерка.
Ее стройотрядовской романтики никто не оценил. Да и немудрено: для местных ребят живой огонь не был редкостью. Более того, он был здесь нудной необходимостью: его нужно было ежедневно разжигать или хотя бы поддерживать, искать для него дрова, рубить их, убирать потом щепки и мелкий мусор… В общем, уйма занудной работы, повторяющейся изо дня в день. Такое нравилось только Ежу.
Однако спорить они не стали. Действительно, какая разница, где ждать обед — стоя у кухни или сидя во дворе? Так что Марина взяла у Криса пару жарких головешек в странной посудине на длинной ручке, девчонки подтащили хворост, а парни подкатили несколько колод из тех, что им выдали в качестве дров.
Один за другим магики расселись вокруг занимающегося костерка, уныло подперев щеки ладошками, и затихли, глядя в огонь.
— В темном-темном лесу жила черная-черная женщина… — в шутку начала Марина, чтобы их развеселить: темнело в этом мире для лета и правда рано — похоже, они были все-таки ближе к экватору, чем она думала.
Ребята воззрились на нее с недоумением: отсылки к страшилкам явно не поняли. А Марина подумала, что не сможет объяснить, зачем такая вещь, как страшилки, вообще нужна. Тем более тем, кто и без всяких страшилок, похоже, навидался разного нехорошего.
— Хотите, я вам песню спою? — предложила она, сменив тему.
— А Шерман ее повторит, чтоб нам спалось лучше? — ехидно фыркнул Персиваль под общие смешки и косые взгляды в сторону учительницы.
Марина беззлобно огрела шутника длинной и тонкой веткой.
— Ой, там же для Вас какой-то инструмент музыкальный принесли, — спохватилась Кассандра. — Сейчас принесу.
Она сбегала в корпус и вернулась с чем-то вроде лютни.
Марина приняла инструмент и глянула на него с недоумением. В целом, строение у лютни было самое обычное — полый корпус с отверстием, струны, гриф. Размер только необъятный. А вот принцип настройки вызывал вопросы: деревянные колышки, туго вогнанные в головку грифа, были такими мелкими и проворачивались с таким трудом и скрипом, что пальцы у Марины заболели уже только от представления работы с ними.
Кроме того, и со струнами было что-то не так: они были белесые, суховатые и точно не металлические. Марина тронула их. Раздался приятный, хоть и нестройный, звук.
«А я знаю, что это, — выдал внутренний голос, покопавшись в памяти. — Это кишки».
Марина аж дернулась и едва не выронила лютню.
«Фу, какая гадость!» — возмутилась она.
«Это не гадость, а экологически чистое производство!» — нравоучительно заявил внутренний собеседник. Но Марине все равно резко расхотелось осваивать игру на незнакомом инструменте: брезгливость перевесила.
— Позвольте? — сказал Ксавьер и протянул руку.
Марина без размышлений отдала ему лютню. В руках Ксавьера довольно крупный инструмент почему-то показался едва ли не укулеле. Мужчина тронул струны, прислушался и принялся подкручивать колки. А до Марины вдруг дошло, почему колки называются колками: колышки же! Просто в привычной ей гитаре они давно уже не были такой явной конусовидной формы.
Ксавьер, наконец, завершил настройку и провел отросшим ногтем по струнам. Раздался непривычный уху аккорд — вроде бы, старое доброе минорное трезвучие… а к нему еще куча всего постороннего.
— Ой, а можешь вот это убрать? — Марина пропела звук, явно выбивавшийся из привычной ей музыкальной картины.
Ксавьер подумал, и зажал струну в другом месте, продублировав основную ступень.
— Ага, а теперь так, — Марина прошлась голосом по ступеням ре-минора.
Ксавьер без проблем повторил, но последняя струна зазвенела нехорошо.
— Не туда, — отозвался, поморщившись, Шессер. — На восьмом ладу зажми.
— Неудобно же, — возразил Ксавьер.
— Да вы чо, пацаны, — неожиданно отозвался Амадеус. — Надо вообще переместить. Ты «соловья» передай второй струне, дальше смести соответственно, и на последней просто бас повтори, но в «поднебесье».
Марина захлопала ресницами, пытаясь осмыслить эту абракадабру. Но остальным она, похоже, была вполне понятна, и Ксавьер тут же опробовал предложенный вариант.
— Не, неудобно, — покачал он головой.
— Да у тебя просто пальцы короткие. Дай сюда! — Амадеус отобрал инструмент. — Вот так надо.
Марина услышала вполне знакомый, качественно исполненный аккорд. Длинные пальцы демона пробежались по струнам, как легкий ветер, задев их даже не подушечками, а когтями — более короткими и человеческими, чем у Криса, и потому вполне заменявшими медиатор.
— А дальше, видимо, так, — он взял другую комбинацию и вопросительно глянул на Марину.
— Нет, дальше до-мажор, — немного оторопев от такой скорости, ответила девушка и пропела нужное сочетание.
Демон без проблем повторил. Соединил, раскрасил переборами и принялся наигрывать дальше, добавляя к имеющимся аккордам свои. Под вечерним небом под треск костра заструились задумчивые и слегка печальные наигрыши.
Тут уже Марина отмерла и принялась «заказывать» нужные аккорды, ритм и даже манеру. Чужеродные наигрыши постепенно стали обретать знакомое звучание, под которое уже можно было петь. И она запела, завороженная надвигающимися сумерками и компанией ребят, потерявших страну, родителей и детство:
«Я начал жизнь в трущобах городских
И добрых слов я не слыхал…»
Ее слушали, не перебивая. Поначалу ребята больше смотрели на
