Камень, жнец и мандрагора (СИ) - Наталья Юрьевна Кириллова
— К сожалению, они говорят правду, — подтвердила я. — Переведи, если не затруднит.
— Я действительно был проводником душ?
— Да.
— Я был мёртв, но вновь стал человеком?
— Да.
— Моя память пуста, я не помню, как был проводником душ.
— Память вернётся, обязательно… надо просто немного подождать, — я коснулась свободной рукой руки Алессандро, улыбнулась ободряюще и Кайя тут же закатила глаза, напомнив Киану.
— Моё сердце преисполняется радости, когда ты рядом… ужас какой.
— Он про ужас ничего не сказал, — парировала я, продолжая безмятежно улыбаться ничего не подозревающему Алессандро.
— Я от себя добавила.
— Ты что-то имеешь против, Кайя… не знаю, как там тебя дальше по списку титулов…
— Всё, что с ним произошло, — противоестественно, — свою позицию Кайя проясняла куда охотнее. — Быть такого не должно. Если каждый жнец сможет по желанию вернуться в мир и к жизни, то что станет с проводниками?
— Этого не будет, — произнёс Кристофер негромко, но твёрдо, веско. — Алессандро останется исключением, и подобное происшествие больше никогда не повторится. Законы жизни и смерти останутся незыблемыми.
— А то вдруг бунт опять поднимут… — заметила я словно невзначай.
— Какой ещё бунт?
— Как в легенде о потерянных камнях из ожерелья богини.
— То просто легенда, одна из многих, — Кристофер отвернулся от меня и обратился к Алессандро.
Несколько минут они разговаривали. Переводом Кайя себя не утрудила, и мы с ней только стояли рядом, недружелюбно зыркая друг на дружку. Наконец старший жнец одарил Кайю выразительным взглядом, положил ладонь на плечо Алессандро, и они исчезли.
— Теперь он будет счастлив — стал человеком и тут же влюбился в горгулью, — Кайя жестом великого одолжения подала мне руку. — Куча эмоций, ворох бытовых проблем и изменившийся мир, для которого ты давным-давно умер. Как, по-твоему, он будет ко всему этому адаптироваться?
— Что-нибудь придумаем, — заверила я, вкладывая пальцы в её ладонь.
Шаг, и мы вернулись в нормальный мир.
В лавку сладостей мы так и не попали. Как только жнецы исчезли, оставив нас в компании корзины на пустынной улице, мы поспешили домой. Разговаривать, даже посредством жестов, как делали обычно, не стали, на полноценное обсуждение свежеполученной информации простых знаков и переглядываний не хватало, и домой мы вернулись в молчании, растерянные и притихшие. По приходу Алессандро забрал у меня пакет и вместе с корзиной отправился на кухню — раскладывание купленных продуктов и готовка явно успокаивали его куда больше, чем в далёком прошлом, когда это было долгом, возложенным на его плечи отцом. В такие моменты я всегда начинала подозревать, что нынешний Алессандро всё равно отличался от того человека, каким был при жизни.
Я же поднялась в нашу спальню, замерла перед окном и попыталась в тишине и покое разобраться, что это такое было.
Главное, что я поняла — Алессандро отпустили на все четыре стороны. Пусть идёт куда хочет и творит что пожелает, проводников душ его жизнь и дела больше не касаются.
Отчасти было подозрительно, что всё так легко и просто.
А отчасти ясно, что Алессандро хотят убрать с глаз долой, дабы он не смущал жнеческие умы видом своим чрезмерно живым, поправшим все известные правила и устои. Кристофер выразился ясно, подобное происшествие больше никогда не повторится. Очевидно, что они сделают всё, дабы и впрямь не повторилось. Спрячут камень, передадут Смерти на вечное хранение, скроют всю доступную информацию, замолчат все детали и постараются никогда не вспоминать об этом инциденте. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, был ли на самом деле бунт среди первых жнецов из-за камней или нет, однако нынешние собиратели явно не стремились создавать нездоровый ажиотаж в собственных рядах.
Что ж, Алессандро жив и свободен — это хорошо.
Но что он будет делать дальше — это вопрос, ответа пока не имеющий.
И что буду делать я?
Родное гнездо уже утомило порядком и, несмотря на более-менее наладившиеся отношения с младшенькими, желание вернуться в Велону крепло день ото дня. Хочу в столицу, в своё личное гнездо, в свою прежнюю жизнь, к клиентам и мандрагоре! Разве я многого прошу?
Только как избавиться от осознания, что как прежде ничего уже не будет? Что есть Алессандро, которого я не могу оставить в доме своих родителей, как планировала три недели назад? Я ему нравлюсь, я вижу это и без язвительных откровений Кайи, но знаю я и то, что это нынешний Алессандро мной увлечён. Жнец Алессандро подобных эмоций не демонстрировал ни разу… по крайней мере, явно. Объятия во сне в расчёт не беру. И несколько случайных взглядов, кои можно интерпретировать как-то иначе, тоже. И попытки оградить меня от общества Оливера. И…
Демоны побери!
И почему Алессандро не нашёл другую ду… горгулью для исполнения плана? Неужели я единственная подходящая по возрасту девушка, сбежавшая из родового города? Нет, конечно же. Любую беглянку можно загнать в угол и заставить согласиться на мутную эту авантюру, у большинства беглянок в родовом городе осталась семья, которая вряд ли обрадуется возвращению блудной дочери…
Но попалась я.
Понимаю, это банальное неудачное стечение обстоятельств и только с точки зрения меня как непосредственной участницы событий кажется, будто вляпалась я в это исключительно по чьему-то извращённому замыслу, а не потому, что так сложилось.
За спиной тихо стукнула дверь.
— Халциона?
Я обернулась к вошедшему Алессандро, выдавила ободряющую улыбку.
— Всё хорошо.
— Нет хорошо, — не согласился он и, закрыв за собой дверь, приблизился ко мне. Посмотрел пристально мне в лицо и заговорил. Тут же оборвал себя на полуслове, поморщился с досадой, как бывало, когда он сначала начинал излагать какую-то мысль и лишь затем вспоминал, что я из его речи понимаю только «да» и «нет». Ещё «я», «мы» и в силу привычки запомнила названия некоторых пряных трав. — Я…
Дальше обычно шёл активный обмен знаками и указанием на предмет, способный помочь донести мысль до собеседника, но сей раз подходящие символы не торопились находиться с одного беглого осмотра спальни. Алессандро оглядел себя, меня, даже в окно высунулся. Я видела, как он мучительно пытается найти нечто озвучивающее то, что хочет сказать, и впервые остро ощутила, сколь непреодолим языковой барьер между
