Карина Демина - Механическое сердце. Черный принц
Кейрен оттирает с пальцев желтоватый налет сукровицы. И бренди пьет из горла.
- Извините, Мастер, но настроение нынче… пьяное.
Хорошее определение. Пьяное.
Но Брокк от бутылки отмахивается.
- Пробовал пить, но понял, что меняю одну привычку на другую и… вспомнил, что проект остался незаконченным. Сперва думалось тяжело, голова точно чужой стала. Туман. И пытаюсь что-то сделать, но на одном месте. Дед злился страшно. Ему казалось, что я себя добить хочу. Но постепенно как-то все не то, чтобы наладилось, скорее в колею вошло. Работа отвлекала. От боли. От опиума… мне долго хотелось… такое вот странное желание, когда тянет принять. Говоришь себе, что всего-то пару капель, от пары капель вреда не будет, но тут же одергиваешь. Стоит только начать… я как-то выбрался, не иначе, чем чудом.
- Повезло, - меланхолично заметил Кейрен, вновь прикладываясь к бутылке. И Брокк, стиснув металлические пальцы, согласился:
- Повезло.
День за днем. Война, в которой он сам себе враг. Четыре стены комнаты, все тот же прелый запах, что не выветривался, несмотря на открытые окна. Темнеющая воспаленная кожа. Рубцы, появлявшиеся слишком медленно.
Письменный стол.
Бумаги. Теория ошибки, и практика, до которой Брокку нескоро позволено было добраться. Сон не нужен, нужна работа, иначе воспаленный полубредящий разум потребует отдыха.
Опиума.
И он здесь, в доме, в соседней комнате, где обосновалась сестра милосердия, бледная невзрачная, словно выцветшая до срока, женщина. Она носила мешковатые платья и высокий белый чепец, под который убирала волосы так, что ни прядки не выбивалось.
Она появлялась по расписанию и уговаривала Брокка принять лекарство.
Он отказывался. Раз за разом, день за днем, стискивая зубы, запирая крик, заставлял себя возвращаться к столу. К книгам. К работе. И вот уже дед, что по-прежнему дежурил в его комнате, подпирая тростью руки, а руками - подбородок, заговорил.
Он рассказывал о чем-то неважном, Брокк не помнит, о чем именно, но помнит сипловатый голос его, такой ласковый, убаюкивающий. И то, как засыпал за столом.
Просыпался.
Ел обжигающе горячий суп, глотал, не жуя, спеша скорей вернуться к прерванной работе. Дед же качал головой, трогал накрахмаленный воротничок и вновь принимался за свои истории.
- Зачем? - как-то спросил Брокк.
- Просто так, - дед ответил. - Быть может, тогда мы оба не сойдем с ума.
Не сошли.
Доктор стал появляться реже. И сестра милосердия - Брокк так и не узнал, какого цвета у нее волосы - исчезла, унеся с собой широкие саржевые юбки, передник и бутыль с опиумом. Выветрился запах гнили, затянулись раны, и рубцы сделались плотными, жесткими.
Иногда Брокка все еще мучила эфемерная боль в потерянных пальцах, тогда он просыпался и лежал, пытаясь пошевелить ими, а потом вспоминал - руки нет.
- Потом началась война, - Кейрен слушает, он тоже болен и Брокк видит эту болезнь. Знает ли о ней сам Кейрен? - И оказалось, что в полубреду я создал оружие… наверное, будь я совершенно здоров, я бы не рискнул воплотить идею в жизнь. Но… собственная жизнь не представляла для меня особой ценности, а короне требовалось оружие. И я подумал, что если так, то почему бы и нет.
Посиделки на двоих, с тем, кто не друг… друзей у Брокка никогда и не был, странно думать о них сейчас. Гостиная. И ваза пустая, яблоки на ковре. Брокк поднял одно, кое-как вытер о штаны, откусил. Сладкое. И кисловатое. С тонкой мягкой кожурой ровного пурпурного окраса.
- Мне сказали, что я гений. Что до меня никто не пробовал расслоить пламя, украсть часть истинного огня из жилы… законсервировать, - последнее слово он произнес с насмешкой.
- Вы многое создали, - Кейрен катал яблоко по столу, к краю и вдоль края.
Многое?
Шелкокрылые драконы.
И стеклянные шары с запертым в ним огнем.
Паутина воздушного моста. Цепеллины… патентованные узлы… сцепки… связки… или вот механическая рука.
- Простите, но для меня вот это, - Кейрен указал на руку, и яблоко, лишившись опоры, упало. Он успел перехватить его над полом, не позволил коснуться паркета, вернув на стол. - Сродни чуду. Она железная, но вы способны управлять ею, как будто она живая.
- Железо, - Брокк разжал пальцы. - Я не придумал ничего, чего бы не было в природе. Основа - анатомическая, только облегченная. А дальше все просто…
…призрачные боли в отсутствующих пальцах, онемение, с которым Брокк боролся долго. И очередная безумная мысль. Живое железо продолжением нервов и мышц, патрубки вместо кровеносных сосудов. И шунты-крепления.
Доктор отказался помогать в этом безумии.
Дед… снова промолчал. Дита вместо сестры милосердия.
- Резать пришлось самому, - под повязками, которыми Кейрен стянул культю, кожа зудела. - Вернее, сначала я пытался сам, но это оказалось не так и просто. Моих знаний было недостаточно.
- И что вы сделали?
- Нашел врача-человека, которого мучило любопытство… мы сошлись на том, что если я отправлюсь в мир иной, то его вины в том не будет. Он скрепил кости. Рассек кожу и мышцы… я же пытался связать железо с железом. Получилось далеко не сразу. И да, связь до сих пор нестабильна. Чуть ослабишь контроль, и начинается процесс распада.
Яблоко Брокк съел, но голод не утолил. И жажду тоже.
- На самом деле не все так плохо, как мне казалось… - он понял, что замерз и продолжает замерзать. А разговор, внезапный, но чересчур откровенный, закончен. - Я не того боялся.
Яблоки он собирает, возвращая на стол, где лежат увядшие герберы. И обе руки снова подчиняются Брокку.
- Я вас не утомил?
- Отнюдь, - Кейрен с явным сожалением отставил бутыль. Бренди оставалось на донышке. - Надеюсь, вы меня пригласите на обед?
- Боюсь, вы все еще не в моем вкусе, но… если претендуете только на обед… - шутка получилась корявой.
- Исключительно, - Кейрен потер руку. Худая и локти острые. Смугловатая, словно подкопченная кожа натянулась, обрисовав узкие тяжи мышц. - И беседу… о нашем с вами деле.
- Есть что-то новое?
- Это я у вас хотел спросить.
Новое. Старое.
Цифры. Бумаги, которые приходится прятать, но Брокк все равно не уверен, что его тайник надежен. Он рисует мелом по грифельной доске, вновь и вновь создавая сценарий, нарушая его, стирая, оставляя белые разводы на черном.
Мел остается на руках, на перчатке, с которой отходит тяжело.
И с тряпки не выполаскивается.
Кэри пеняет за пятна на одежде, говорит, что он похож на гимназиста-переростка… и должно быть, вправду похож.
- …стой смирно, у тебя мел даже на ушах, - она становится на цыпочки, тянется, чтобы стереть белую крошку. Хмурится.
