Охотничьи угодья - Патриция Бриггз
Это означало спуститься к берегу, где вода за спиной не давала бы врагам обойти его с флангов, — оборотни не умели плавать.
И стихией Даны была пресная вода, а не соленая.
Но Анна выбила почву из-под его боевых планов. Волки не собирались преследовать его, и именно Ангус, а не Дана, остался за главного. Лежа на бревне, Анна наблюдала за ним краем глаза, пока он ходил взад и вперед.
Он еще некоторое время держал дистанцию. Пока он был волком, а Анна находилась на приличном расстоянии от него, она не могла сказать ему… Что?
Что ей противно из-за того, что он напал на Шастеля? Что он напугал ее? Или, что еще хуже, ей нравилось смотреть на драку? Но она просто молчала.
Итак, Чарльз не знал, почему пришел к ней как волк, а не как человек. Она села и похлопала по бревну перед собой. Он прыгнул на бревно, и она обняла его, длинными пальцами играя с его ушами и гладя чувствительные места на морде.
Потом прислонилась к нему.
— Я люблю тебя, — произнесла она.
Именно это ему и нужно было услышать. Он глубоко вздохнул и изменился. Она отступила, давая ему пространство.
— Почему у тебя нет четырех дюжин красных или синих футболок и пятидесяти пар ботинок? — спросила Анна, когда он закончил перевоплощение. — Как думаешь, эта связь с парой сработает достаточно хорошо, чтобы я могла снова превратиться в человека в одежде, а не совершенно голой?
Чарльз взглянул на себя, полностью одетого, как обычно. Ни один другой оборотень не мог создавать одежду при обращении. Ему так и не понятно, действовала ли это магия оборотней или немного магии его дедушки-шамана. Это начало происходить, когда ему исполнилось четырнадцать или пятнадцать, и ходить голым считалось постыдным в племени его матери. Тогда на нем материализовались оленьи шкуры, и он до сих пор мог их создать, если бы захотел.
Чарльз повернулся лицом к улыбающейся Анне и пристально посмотрел на нее, потом поцеловал ее так крепко, будто не мог ею насытиться. Она открыла рот и впустила его, приветствуя теплыми прикосновениями языка и тихими стонами. Они были вместе недостаточно долго, чтобы даже самые элементарные прикосновения стали привычными, но он не думал, что когда-нибудь сможет принимать ее поцелуи, ласки ее языка, зубов и губ как должное.
Когда он отстранился, то прижался лбом к ее лбу и сказал:
— Я не знаю. Нам просто нужно посчитать красные футболки.
— Почему красные? — спросила она. — Почему на этот раз не зеленая или синяя? Я видела у тебя синюю футболку. Ты выбираешь?
Он засмеялся, нуждаясь в этой близости, которой у него никогда не было до Анны.
— Я не знаю. Никто никогда не спрашивал, и я никогда не обращал внимания.
Она прижалась губами к его уху, и ощущение ее дыхания определенно заставило его обратить на нее внимание.
— Держу пари, многие задавались этим вопросом. Но были слишком напуганы большим злым волком, чтобы спрашивать.
Он снова рассмеялся, облегчение от ее присутствия, не только омеги, но и самой Анны, вызывало смех.
Она отстранилась, но в ее глазах все еще светилась улыбка.
— Дана ведь водная фейри? Из тех, кто заманивают мужчин в воду и топят их.
— Да.
— Как она это сделала? Это было принуждение или какая-то манипуляция?
Он ничего не мог прочесть по ее лицу.
— Я не знаю. Почему ты спрашиваешь?
— Ты не часто так выходишь из себя, не спланировав нападение получше. И Шастель… Сколько ему лет? Он всегда такой утонченный, но не сегодня вечером, верно? Он убивает маленьких детей и человеческих женщин на глазах у людей, слишком слабых, чтобы ему противостоять. Тебя он никогда бы так не спровоцировал, особенно, чтобы ты смог впоследствии оправдаться за открытое нападение на него.
Теперь рядом с Анной, братец волк обрел спокойствие. Чарльз мог мыслить более ясно, обдумывать странности сегодняшнего вечера.
— Не совсем верно. Иногда он безрассуден, но не трус. Он любит играть в игры. Жеводанский Зверь напал на тебя и мог убить, если бы этого захотел. — Но она права в том, что поведение француза выглядело странным. — Но то, что он положил мешочек, свой приз, к твоим ногам, это необычно. — Он на мгновение задумался. — Скорее романтично. Никогда не слышал, чтобы у Шастеля была пара. В основном он убивает женщин. И детей. Как будто их хрупкость пробуждает в нем самое худшее.
— Шастель сказал Рику и мне, что он противоположность омеге. Только насилие, никакого защитного инстинкта.
Чарльз удивленно приподнял брови.
— Это проницательно, — сказал он. — Я бы просто назвал его социопатом. Мой отец называет его злом.
— Я голосую за «зло», — пробормотала Анна. Она ковыряла кору на бревне, сгнившую от долгого пребывания в воде.
— Но случай с мешочком не типичен для Шастеля, — продолжил Чарльз. — И то, что… я сделал, тоже необычно. Не совсем. Мне показалось, что Шастель вырвал тебе горло, хотя очень хорошо знал, что он тебя не трогал. Думаешь, фейри как-то причастны к этому?
— Мне кажется, я видела жажду крови в движениях ее тела, когда ты напал на Шастеля. Первое, что сорвалось с ее губ, было обвинением в том, чего ты на самом деле не совершал. Глупая фейри не вспомнила, что как только зазвучат колокола, охота закончится. — Словно когтями, Анна впилась пальцами в дерево, и ее голос стал жестким. — Она хотела, чтобы ты стал ее добычей.
И внезапно Чарльз понял, что Дана не добралась до него благодаря Анне, которая сейчас сидела рядом с ним на этом бревне. Она не выглядела крепкой, с веснушками на лице и телом, которое все еще нужно откормить на десять фунтов, хотя сейчас значительно крепче, чем в их первую встречу. Но она могла проявить жесткость и заботилась о том, что принадлежало ей.
— Дана не знала, с кем связалась, — пробормотал
