Жемчужина дракона (СИ) - Лакомка Ната
— Ты не слепой, — сказала я, — и это ты спас меня от Ланчетто.
— А это ты целовала меня тогда, а не Милдрют, — сказал он и снова поцеловал меня, принуждая приоткрыть рот.
Он отпустил мои руки, ощупывая мою грудь, бедра, опять грудь. Он потянул ворот моего платья, чтобы забраться ладонью за корсаж, и в это время я схватила Тристана за волосы, дернув изо всех сил. Он взвыл, приподнявшись на локте, а я толкнула его, повалив сначала на бок, а потом на спину, и уселась на него верхом, задрав подол платья, чтобы было удобнее сидеть.
— Значит, ты дракон, — сказала я, уперевшись ладонями ему в плечи.
— Ты же догадалась, — ответил он и опять повалил меня, оказавшись сверху.
Мышцы так и заиграли под его гладкой кожей — твердые, как железные. Нет, я ни за что не справилась бы с ним, вздумай даже сражаться насмерть.
— Это было нетрудно, — сказала я насмешливо, глядя ему прямо в глаза. Мой взгляд удержал его от очередного безумства, хотя я чувствовала, как он возбужден, и что страсть и ярость переполняют его. — Не пойму только, как тебе удалось дурачить других так долго.
Он пропустил всё мимо ушей и хотел опять меня поцеловать, но я чуть отвернулась, показывая, что не желаю продолжения.
— Я хочу тебя прямо сейчас, — выдохнул он, и голос его звучал глухо, с присвистом. — Я давно хочу тебя.
Я бы не удивилась, мелькни сейчас между его губ раздвоенный змеиный язык.
— Ты так долго ждал, — прошептала я, удерживая его взглядом, — почему же решился теперь?..
— Надоело притворяться, — ответил он, прижимаясь ко мне всем телом и начиная двигаться медленно и ритмично. — Надоело играть, надоело прятаться… Сегодня я чуть не потерял тебя…
Эти змеиные движения и жаркие слова, эта неприкрытая страсть, шум бури и полумрак комнаты — всё опьяняло меня, кружило голову, смущало разум. А может, виной тому было огненное вино — всего глоток, но обожгло даже сердце. Тело моё откликнулось на призыв. Не могло не откликнуться, потому что в этом человеке — или драконе — я видела стихийную силу, возбуждающую опасность, молодость и красоту, но больше всего пьянило ощущение моей власти над ним. Он хотел взять меня, но я не позволила — и он отступил. Повелевать стихией — морской бурей, морской бездной — только от сознания этого можно было сойти с ума, и самой стать дикой, как люди на заре мире, когда всё было просто, и никто не сдерживал желаний сердца.
Усилием воли я обуздала безумие, готовое захватить меня всю, без остатка, и спросила:
— Так что было под змеиным деревцем?..
— Никак не уймешься… Остановись, Жемчужина, пока не поздно…
Моего сознания не сразу достигло, что он назвал меня по имени — Маргарита.
— Получается, моя тайна — тоже не тайна, — прошептала я, положив ладонь ему на щеку. — Тогда зачем нам молчать, если почти все тайны раскрыты?
— Сейчас я не хочу говорить, — признался он, — я хочу тебя.
Он снова набросился на меня с поцелуями — целовал мои глаза, щеки, губы, спустился ниже, припав к шее. Его безумие захватывало меня, его страсть находила отклик и во мне, и это пугало и… вызывало восторг. Я считала, что никогда не посмотрю на мужчину, охваченного страстью, кроме как с брезгливой насмешкой, но здесь и сейчас я не помнила тех испытаний, что мне пришлось пережить. Ответить на любовь дракона — это было все равно, что раскачиваться на качелях над обрывом.
— Моя Жемчужина… — шептал он, дергая шнуровку на моем корсаже и спуская с моих плеч рубашку, — моя Маргарита…
— Подожди! — воскликнула я, еще удерживаясь на краю обрыва, еще оставаясь человеком, хотя животные страсти готовы были вот-вот меня захлестнуть. — Остановись, прошу!
Он замер, до боли сжимая меня в объятиях, а потом свалился рядом, перекатившись на спину, закрыв глаза и простонав сквозь зубы. Грудь его вздымалась и опускалась сильно и порывисто, и я положила ладонь ему на грудь, чтобы опереться и сесть.
— Ты много выпил, — сказала я тихо, приводя в порядок свою одежду. — А я… я никогда не знала мужчину. Если ты и правда меня хочешь, то давай сделаем все не так…
Тристан медленно поднял ресницы. Глаза в звездных искрах смотрели на меня с такой надеждой, что я засмеялась.
— Будем людьми, а не диким зверьем, — я встала и забрала со стола фарфоровый чайник с остатками вина. — Это надо убрать. Как вообще это можно пить? Все равно, что глотать раскаленное олово.
— Маргарита… — позвал он, приподнимаясь.
— Магали, — поправила я его. — Маргарита — это слишком громоздко. Оставим это имя для панегирика в мою честь. Родители звали меня Магали, зови и ты.
Я убрала чайник в стенную нишу, поборов соблазн вылить в море эту огненную воду, а потом села на постель, похлопав ладонью рядом с собой. Тристан поднялся быстро и гибко, я даже не успела уследить за его движением. И вот уже он сидит рядом со мной, и его рука осторожно гладит меня по спине, ложится на плечо.
— Так что было под змеиным деревцем? — повторила я вопрос.
Он ответил не сразу, скользя губами по моей щеке, касаясь мочки уха, щекоча шею горячим дыханием, а потом сказал:
— Жемчужина…
— Магали, — нетерпеливо возразила я. — Не называй Маргаритой, пожалуйста.
— Ты не поняла, — он взял меня двумя пальцами под подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза.
— Под амарантом была жемчужина. Жемчужина дракона.
Мы просидели до утра, и если Тристан то и дело сбивался, пытаясь обнимать меня и целовать, я была захвачена его рассказом и могла думать лишь о трагедии, что произошла в Анжере десять лет назад.
— Мать пожертвовала собой, чтобы спасти меня, — говорил Тристан, перебирая мои распущенные волосы, — она была сиротой, дочерью простого учителя из воскресной школы — ни наследства, ни влиятельных родственников. Пела в церковном хоре, когда отец ее увидел и сделал конкубиной, потому что к тому времени был уже женат, и родился Ланчетто. Мать не могла дать мне войско или золото, но она дала другое оружие — драконову жемчужину, чтобы я смог выжить.
— Где же она? Жемчужина? — спросила я, волнуясь.
— Вот здесь, — он взял мою руку и положил себе на грудь. — Она заменяет драконам сердце. Она дарит драконью сущность, а с нею — неуязвимость и силу. Я пользовался ею осторожно. Когда ездил в Анжер, то чаще всего прятал жемчужину в гроте.
— Вот как твои раны затянулись! Когда ты спас меня от стрелы!
— Да, жемчужина излечивает все раны и болезни, — подтвердил он. — Но вместе с неуязвимостью она приносит холод. Когда я дракон, я не могу согреться. Помогают только вино, золото и… ты.
— Я?!
— Ты горячая, как полуденное солнце, — он обнял меня за талию, прижимая к себе, — Рядом с тобой мне никогда не было холодно. А сейчас ты просто испепеляешь меня…
— Хочу узнать всё до конца, — напомнила ему я, и он отпустил меня с тяжелым вздохом,
— Моя мать была очень умной, она прочитала сотни книг, — продолжал Тристан. — Все это — ее библиотека, — он указал на полки. — А я презирал ее. Презирал за то, что она была человеком, что она была любовницей, а не законной женой, смеялся над ее книгами и терпеть не мог, когда она пыталась позаботиться обо мне. Я считал себя сильным, умным — а на деле был дураком. В тот вечер мы с Ланчетто сражались на турнире. Я победил, и был горд этим. Мне казалось, весь мир принадлежит мне. И вдруг — слепота. Когда все случилось, я был страшно зол на мать, проклинал её, оттолкнул, когда она пыталась меня обнять. Я думал, это она убила отца, и не пришел к ней в тюрьму. Хотя она знала, что я не приду — поэтому и оставила мне подсказки…
— Рисунок на стене? — спросила я, почти не дыша от волнения.
— Да, рисунок, — кивнул он. — Чтобы я знал, где искать. Но я не сразу догадался. Помогла моя кормилица. Я видел, что сначала мать подошла к ней и что-то сказала на ухо, а потом попросила разрешения произнести хвалебную речь в мою честь. Она сказала: «Сын мой! Моя любовь к тебе огромна, беспредельна, вечна, она как амарант — никогда не увянет». Все захлопали, засмеялись, и я засмеялся тоже, потому что всё это показалось мне глупым. А она схватила из жаровни пригоршню горячей золы и…
