Король плоти и костей - Лив Зандер
Еще один круг.
Со мной ты в безопасности. Я защищу тебя.
– Я отнесу все Торстену и скажу, чтобы он приготовил мула и привел его сюда. – Плащ, мешочки с сушеной рыбой, наполненные водой бурдюки; все это я сложила в плетеную корзину. – Мне нужно будет только сесть в седло и уехать. Даже если Торстен сразу начнет похваляться камнем, я уже буду в пути. – Настроение мое резко омрачилось, и я опустилась на колени рядом с папой. – Прости. Мне не следовало возвращаться. Я подвергла тебя опасности.
– О да, люди придут и прирежут меня в расцвете лет, – просипел отец и погладил меня дрожащими пальцами по щеке. – Но, возможно, потом моему трупу не придется бродить по деревням, если у тебя все получится.
– Не знаю, что из этого выйдет. – Почти месяц без каких-либо вестей от Еноша не внушал уверенности. – Я знаю только, что у меня будет целая вечность, чтобы успокоить его. По моим расчетам, на каждый месяц, который его держат в плену, уйдет двести лет.
А может, и больше.
– Ты по-прежнему слишком добра – взваливаешь на свои плечи проблемы других людей, да что там, проблемы всего мира. – В горле его заклокотал сдерживаемый кашель, и папа проглотил кровь, будто пытался сделать все, чтобы я не передумала бежать. – Иди. И не позволяй этому своему мужу-богу сломить твое чертово упорство.
Я просунула руку ему под голову, чуточку приподняла, взбила соломенную подушку, потом осторожно опустила папу и подложила ему под щеку тряпочку, чтобы утирать рот. – Мы еще не прощаемся. Когда я вернусь из конюшни, эта миска должна быть пуста. – Я кивнула на стоящую рядом на табурете похлебку, попытавшись напустить на себя суровый вид, и встала: – Я скоро приду.
Набросив на плечи вязаный шарф, я покинула нашу покосившуюся хибару и зашагала по утоптанной тропинке к центру деревни. В корзине, висящей на сгибе моего локтя, было все, что мне нужно, чтобы вернуться на Бледный двор. Кроме ножа, который висел в кожаных ножнах на поясе, рядом с небольшим кошельком с монетами.
Пронизывающий ветер, дующий с моря, нес одинокие снежинки. Их было слишком мало, чтобы на стылой земле выросли сугробы, но все же их запах щекотал мне ноздри. Морозный, чистый, резкий, он напоминал мне о Еноше – так, что даже волоски на моей шее вставали дыбом. Что он скажет, когда вернется и увидит, что я в положении? А может, он придет, когда ребенок уже родится? Будет ли он счастлив? Или разозлится еще больше из-за того, что его удерживали в плену всю мою беременность?
При следующем шаге меня вдруг охватило странное ощущение, что я влезла в качающуюся лодку. Остановившись, я посмотрела вниз. И обнаружила прямо перед носками моих башмаков белые прожилки трещин на замерзшей грязи – как будто земля собралась разверзнуться.
Так что же, земля действительно только что дрожала?
Мой взгляд метнулся к ближайшему клену, однако если его голые ветки и гнулись, то только на ветру. Нервы. Всего лишь нервы, и если тратить впустую время, лучше не станет.
Когда я повернула к конюшням, в нос мне ударила кислая вонь. Три недели назад все началось с неприятного, но слабого запаха, теперь же смрад витал вокруг немногочисленных здесь домов и лавок, такой тошнотворный, что вонь рыбы и навоза не шла с ним ни в какое сравнение.
На углу, у пустого прилавка, стояла Роза, наблюдая, как мужчина катит на тачке труп к погребу. Другой человек присел на корточки у открытого люка, крича что-то тому, кто был там, внизу, с трупами.
Желудок нещадно крутило, но я все же подошла к женщине:
– Что случилось?
– Клянусь Хелфой, сколько раз я говорила Сигварду, чтобы выгребал дерьмо из свинарника. – Обмахиваясь рукой, как веером, она кивнула на подвал. – Вот, нашли труп в какой-то канаве. И едва открыли люк, чтобы швырнуть его туда… Ох, ну и вонища! Никогда не нюхала ничего хуже. Что это?
Кровь отхлынула от моего лица, и я маленькими шажками двинулась к погребу, напряженная настолько, что казалось, будто я не дышу. Но все же легкие мои работали, потому что чем ближе я подходила, тем кошмарнее становился смрад, однако уголки моих губ дрогнули в преддверии улыбки. Нет, этого не может быть…
Из погреба вылез человек с обмотанными тряпкой ртом и носом, покачал головой и пожал плечами, выражая не что иное, как ошарашенное недоверие. Он держал маленькое тело; болтающиеся тонкие ручки испещряли темные пятна…
Я оцепенела.
Неужели…
– Это мальчик! – крикнул мужчина. Голос его приглушала ткань, закрывающая лицо. Опустив ребенка на землю, он отступил на шаг и снова покачал головой:
– Проклятый дьявол, ну и вонь. Никогда не видал ничего подобного. Раздутый живот, черные пальцы, и… какая-то зелень на коже. Ради Хелфы, что это?
– Это гниль, – шепотом выдохнула я.
Слезы навернулись на глаза, сердце разрывалось от подкатывающих к горлу рыданий. Я видела достаточно начавших гнить трупов, чтобы сказать, что этот ребенок разлагался уже какое-то время – вероятно, с того момента, как мы с Еношем покинули Бледный двор.
В груди разливалось тепло. Уже тогда я вовсе не ненавидела Еноша. Возможно, я даже любила его в тот момент – моя ценность для него обернулась разлагающимся ребенком. Он сдержал свое слово. Дети по всей стране давно уже обрели покой – как и поклялся мой бессмертный муж.
Роза нерешительно шагнула ко мне:
– Что это?
– Понятия не имею. – Я вновь повернула к конюшне, в то время как все больше и больше жителей деревни высовывали головы из окон, чтобы посмотреть, что тут за суматоха. – Мне нужно поговорить с Торстеном.
Нужно вернуться на Бледный двор. Сдержать свое обещание, как сдержал свое Енош. Больше никаких отсрочек. Никаких сомнений. Папа воспитал дочь, которая не нарушает клятв, но сейчас оставаться им верной казалось как никогда более правильным.
Где-то звенел колокольчик.
Торстена я нашла у конюшни – он как раз вышел из стойла и прислонил вилы к грязной стене у навозной кучи:
– Что там за суета?
– Всего лишь труп ребенка. Может, болезнь какая-то. Как знать? – Я протянула ему корзину. – Я беру оседланного мула. Все эти вещи положи в крепкие седельные сумки, если они у тебя есть. Если нет, просто приторочь к
