Секрет королевы Маргарет (СИ) - Селезнёва Алиса

– Что-то не так?

Людмила Николаевна посмотрела на меня с опаской. Я махнула рукой и вышла из кабинета. Колин стал учёным! Это казалось невероятным. Но этот мальчик смог! И мои глаза опять наполнились слезами.

– Вы всё ещё тут? – Татьяна Леонидовна бегала из кабинета в кабинет и торопила всех на совещание. От её активности меня затошнило. Стерев слёзы, я поспешила спуститься на третий этаж вслед за Людмилой Николаевной.

Загнанные в актовый зал учителя шумели подобно пчёлам. Историк Анна Георгиевна вовсю делилась информацией о том, как присутствовала у нового директора на открытом уроке и наблюдала театральное действо в виде рыцарского турнира.

– Настоящий рыцарский турнир! Представляете? – восклицала она, и Алла Сергеевна взволнованно покачивала головой.

– А за полгода до этого он попал в аварию. В коме месяц лежал, а потом будто другим человеком проснулся. Писать и читать заново учился.

В передающиеся из уст в уста сплетни я мало вслушивалась. Думала о Колине. Думала, что сегодня вечером перерою весь интернет, но найду все сохранившиеся о нём факты.

– Коллеги, здравствуйте!

Громкий, приятный баритон заставил меня поднять голову и быстро опуститься в одно из кресел. На сцене стоял мужчина. Тот самый мужчина, что утром не дал мне упасть. Две молоденьких учительницы слева смущённо захихикали и покраснели. Я почувствовала острое желание залезть под кресло и больше никогда оттуда не высовываться.

В основном речь нового директора касалась политики школы. Я редко его слушала и большей частью следила за действиями: как он склонял голову, как держал ручку, даже как строил предложения.

– Говорит-то он складно, – прошептала мне на ухо Людмила Николаевна. – Поглядим, что дальше будет.

Много времени он не отнял. Сказал, что в основе угла должны стоять учёба и знания. Многим это понравилось, но блистательной речью дело не кончилось. После совещания он вызвал к себе всех математиков.

В кабинете директора я была не раз. Длинные стол, белые мягкие кресла, высокий шкаф. Поменять что-то после Комаровой Филипп Эдуардович ещё не успел и задавал вполне обычные вопросы. Спрашивал про отстающих, записывал имена детей из группы риска. Работал по протоколу. Отдувалась за всех Людмила Николаевна – как руководитель методического объединения. Я молчала и подмечала факты. Уму непостижимо, но в кресле директора сидел Филипп. Мой Филипп. Не такой плечистый, не такой высокий, но его глаза будто пили из меня душу. Его жесты, его походка, то, как он вскидывал голову, как чесал нос – всё, абсолютно всё, у нового директора было от моего рыцаря, и от этого мне стало не себе. Не может быть! Ну, не может такого быть…

– На сегодня, думаю, достаточно, спасибо коллеги! – Филипп Эдуардович захлопнул папку с бумагами и обратил взгляд на светло-серый монитор. – Можете приступать к занятиям.

Все встали, и я тоже почти повернулась к дверям. Но выйти не успела. Мягкий баритон прошелестел мне в спину:

– Маргарита … Игоревна, задержитесь...

__________________________________________________

* Использованы факты из биографии Леви бен Гершома

Эпилог

Я повернулась. Филипп Эдуардович снял очки и, согнув дужки, положил их стёклами вверх. Сердце моё забилось чаще. Мы остались в кабинете только вдвоём.

– Присаживайтесь, Маргарита… Игоревна.

Он указал на самое близкое к столу кресло. До этого я сидела у стены во втором ряду и вела себя, как мышь в погребе. Тихо и боязливо.

– Садитесь же, садитесь, я не кусаюсь.

Любой другой на его месте, говоря такое, наверняка, бы улыбнулся, но новый директор продолжал оставаться серьёзным. Я сделала два шага вперёд и буквально заставила себя сесть напротив него.

«Вспомни, вспомни меня, пожалуйста», – мысленно взмолилась я, рассматривая свои ногти. Тело прошиб озноб. колени задрожали.

– Сколько лет Вы работаете в школе?

– Десятый год.

– Первый раз выпускаете одиннадцатый класс?

– Первый.

– Есть проблемы в работе?

Я удивлённо подняла голову. Если у меня и были какие-то проблемы со школьниками, то после шестнадцати месяцев, проведённых в Аелории, я напрочь о них забыла.

– Нет.

– Какой прогнозируете средний балл?

Такие вопросы я ненавидела больше всего. Ну, вот что тут скажешь? Я-то могу спрогнозировать и девяносто, но ведь не всё от меня зависит.

– Шестьдесят. Может, шестьдесят два. Стресс иногда выбивает из колеи даже самых подкованных. И я не могу просчитать сложность контрольно-измерительных материалов. Бывает, такое завернут – подумать страшно. На втором тренировочном результат станет понятнее.

– Ясно.

Я ждала, что Филипп Эдуардович бросится объяснять, что шестьдесят баллов – это ничтожно мало, но он почему-то не сказал ничего. Сжав губы, я перевела взгляд на окно. На улице шёл снег, настолько густой и пушистый, что не было видно ни слоняющихся возле здания школьников, ни серых деревьев.

«Вспомни! Пожалуйста, вспомни меня», – снова мысленно запричитала я, но Вселенная моей молитве внять не захотела.

– Идите, Маргарита Игоревна, работайте.

Я встала и предприняла новую попытку выйти. Пальцы царапнули по ручке, но та не повернулась.

– Маргарита… Игоревна, – снова подал голос новый директор. Я не сдержала тяжёлого вздоха. Он словно надо мной издевался. Ещё немного и начнёт кожу живьём сдирать. – Вы когда-нибудь летали на самолёте?

– Нет.

– И я нет. Но слышал, что при взлёте и посадке у людей закладывает уши.

– Это возникает из-за перепадов давления.

Последние два слова мы произнесли вместе, а сразу после я услышала имя «Рита».

Не помню, как оказалась в его объятиях. Возможно, я сама шагнула к нему, а может, это он вскочил с кресла и прижал меня к груди. Мы целовались страстно и безудержно. Хватали ртом воздух и вновь припадали друг к другу. Его руки гладили мои спину, плечи и волосы. Я шептала его имя. Все слова, все мысли куда-то пропали. Мне просто нужно было на него наглядеться. А когда я нагляделась, то вновь почувствовала, что плачу.

– Почему? Почему ты не уехал?! Ты бы тогда остался жив.

– Если бы я уехал, мы бы не встретились.

Я погладила его по небритой щеке.

– Ты всё-таки стал королём, хоть и не Аелории, но отдельного государства.

Он сжал мою руку и поднёс к губам, целуя каждый пальчик. Боже мой… Мы, наконец-то, были вместе, свободные ото всех условностей.

– Хочешь быть моим первым министром?

Я представила, как вытянется лицо у Татьяны Леонидовны, когда она узнает, что кресло завуча досталось не ей, и засмеялась в голос.

– Нет. Мне достаточно моего места. Пусть всё останется, как есть. У нас в школе работает отличный завуч. Не хочу, чтобы люди думали, что ты продвигаешь меня по блату. Но я готова быть твоим негласным советником.

– Идёт.

Филипп, теперь уже только мой Филипп, снова притянул меня к себе, и я забылась в тепле его объятий. Моё сердце больше не стучало. Под его руками оно билось ровно и спокойно, и даже на кончиках пальцев я чувствовала бесконечное счастье.

***

Мы встретились вечером. На остановке. От праздничной иллюминации рябило в глазах. Все фонари были увешаны разноцветными огоньками: зелёными, синими, красными и фиолетовыми. Мы шли по улице и ловили варежками снежинки. Снег никуда не делся. Он падал так, будто его вытряхивали на землю из бездонной корзины.

– Знаешь, твои истории помогли мне выжить и не сойти с ума, – вдруг произнёс Филипп, разворачивая меня к себе. – Я очнулся в больничной палате, и тогда даже не знал, что это называется больничной палатой. Вместо доспехов на мне была голубоватая рубаха. Длинная, до колен, а штанов не было. Повсюду тянулись проводки и пикали приборы. А люди в белых халатах махали на меня руками. Поначалу я даже язык их не понимал, но потом стало легче. Врачи говорили про черепно-мозговую травму и глубокий сон и ничуть не удивлялись, что я ничего не помню. А я всё держался за новую фамилию и хотел только одного – найти тебя, но не знал как. Не представлял, как ты выглядишь. И вот тогда в моей голове зародился план. В одну из ночей ты рассказывала, что в вашей школе произошла смена власти, и пришёл новый директор по фамилии Королёв. И я решил стать им, потому что мне сказали, что до аварии Филипп Эдуардович Королёв был учителем истории.