Измена. Вернуть истинную (СИ) - Елена Солт
Арран.
Говорю это и внимательно слежу за реакцией Леи. В ответ на истерику готов немедленно осадить и напомнить, где её место.
Теперь, когда наглая дрянь опять в моей власти, она больше не сможет позорить меня.
Отныне шагу не ступит без моего ведома. Дышать будет, когда Я позволю. Никакой больше свободы. Полное подчинение и тотальный контроль — та реальность, которую она заслужила.
Запереть бы её в монастырь на Драконьих скалах — самую строгую тюрьму для отшельников, неприступную и оторванную от мира. Чтобы знала!
Смотрю на неё, и руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Потому что перед глазами, будто наяву, встаёт мерзкая сцена, в которой гнусный хлюпик, которого никто и всерьёз-то не принимал, вот-вот всадит ей нож в шею.
Зверь внутри рычит. Он тоже в бешенстве от одной только мысли, ЧТО мы могли потерять! А всё из-за беспросветной тупости одной отчаянной идиотки с шилом в заднице.
Зверь не согласен. Да, он ненавидит хлюпика, башку бы ему оторвал! Но Лея тут ни при чём.
Закатываю глаза. Хрена с два!
Причём! Очень даже причём! Сидела бы ровно, там, где приказано, всего этого бы не случилось! Так что монастырь для неё самое подходящее место!
Возможно, когда-нибудь так и сделаю. Потом.
Смотрю на её губы. Ниже. На упругие сиськи, натянувшие до предела ткань скучной блузки. В салоне начинает вонять цветами и летней лужайкой. Этот запах смешивается с тёплым запахом её кожи.
Рот наполняется слюной, а кончики пальцев начинает покалывать от нестерпимого желания разодрать унылую белую ткань и убедиться, что отметины, которые оставил на ней, по-прежнему на месте. А если нет — поставить новые.
Потому что — моя. Снова.
Вот только теперь придётся быть осторожнее и умнее.
Опускаюсь глазами к тонкой талии Леи, ещё ниже, к бёдрам, скрытым плотной тканью синей юбки. Проклятые скучные тряпки только сильнее дразнят фантазию.
Вспоминаю вес её тела на своих руках, мягкость кожи, одуряющий запах, сводящий с ума и невиданную по силе разрядку. Ни с одной женщиной не было — ТАК.
Будто фейерверк по тебе прошёлся. Здорово напугался тогда. Списал всё на то, что долго не было женщины, но в этом ли дело?
Потому что хочется снова. Но секса как такового. А именно того самого, и именно с ней.
Смотрю на чёткий профиль Леи. Ровный носик, аккуратный подбородок. Аппетитные пухлые губы. Инстинктивно облизываю свои. Глядит в окно с молчаливым достоинством.
Хм. Даже так?
— Что, истерика отменяется? — поднимаю бровь, слежу за каждой её эмоцией.
Лея поворачивает голову. Смотрит на меня, будто впервые видит. Забавно хмурится, будто не понимает, о чём я, вообще. Будто я вырвал её из каких-то своих мыслей. Судя по её недоумённой реакции, в тех мыслях был явно не я. Это неожиданно бесит.
— Что, прости? — невинно хлопает длинными ресницами.
Она издевается?
— Я сказал, — прищуриваюсь и смотрю на неё свысока. — Что в столицу ты не поедешь. За своё поведение будешь сидеть в Западном замке под надёжной охраной. Ты ведь не думала, что твоя выходка легко сойдёт с рук?
Жду реакции. Возмущения. Криков. Обиды. Истерики. Как тогда, когда она притащилась наутро после свадьбы, хотя её никто не звал. Ну, же!
Лея, не разочаруй. Дай же мне новый повод тебя наказать. Устроить тебе взбучку прямо здесь, в карете. Почему бы и нет? От проклятого запаха и одного только вида натянутой в груди блузки в паху всё каменное.
Но в ответ — лишь холодный наклон головы. Взмах ресниц. И снова смотрит в окно.
Что-то новенькое.
Ладно же! Я своего всё равно добьюсь! Не сейчас, так чуть позже.
— Итак, моя дорогая жена, — делаю театральный жест в сторону тёмно-серого трёхэтажного замка с острыми башенками. — Вот он, твой дом, милый дом!
Останавливаемся посреди двора. Лея осматривается по сторонам. Я жадно слежу за её реакцией.
На сотни километров пустошей вокруг. На решётки на окнах. На высокий каменный забор и глубокий ров. На целый отряд угрюмых и вооружённых до зубов стражников на смотровых башнях по периметру и возле единственного выхода.
На крыльце выстроилась немногочисленная прислуга в синей униформе: дородная хмурая экономка со связкой ключей на поясе, которая доложит о каждом шаге своей хозяйки, глухонемой старик-лакей и две дурнушки-горничные.
Чувствую, как при виде всего этого «великолепия» губы непроизвольно растягиваются в улыбке. Не замок, а настоящая тюрьма! Загляденье! То, что лекарь прописал, чтобы сбить спесь с наглой девицы и научить смирению.
Слежу за её реакцией. Дай же. Дай мне новый повод отволочь тебя в какую-нибудь комнатку наверху и как следует… наказать.
И снова она удивляет. На её лице ни эмоции. Лишь смутная тень исследовательского интереса. Сцепливает пальцы перед собой. Смотрит на меня открыто и прямо:
— Я здесь пленница? — сухой вопрос, ни удивления, ни обиды.
Морщусь, нехотя отвечаю:
— Разумеется, нет. Жена наследника правящего рода не может быть пленницей, в силу её высокого положения. Иное чревато репутационными рисками. Скажем так, ты не любишь столицу и предпочитаешь ей милое уединение глуши. Добровольно, конечно же.
Ну же, Лея! Ты ведь не стерпишь такого?
Моргает. Проклятье. Какие длинные у неё ресницы. Смотрит на замок, затем почему-то снова по сторонам. Непроизвольно складывает губы колечком. Задумчиво прихлопывает их кончиком пальца, заставляя меня снова звереть, представляя вместо её пальца кое-что другое, более подходящее для её аппетитного рта.
— То есть, правильно ли я понимаю, — убирает руки за спину, прохаживается по дуге, останавливается на расстоянии метра от меня. — Что я могу принимать гостей? Это мне позволено?
Смеюсь ей в лицо. Она нормальная?
— Гостей? — делаю шаг к ней, сокращая расстояние. — Ты слепая, Лея? Посмотри вокруг! Каких гостей? До столицы несколько дней пути, кто сюда поедет?
— Но до Академии близко, — пожимает плечами. — Сколько мы ехали? Час? Два? Вполне преодолимо. Раз я не пленница, значит, можно?
Наивно хлопает ресницами. Сжимаю челюсти, чувствуя, как раздуваются от злости ноздри.
— И каких же гостей, — хитро прищуриваюсь, — собирается принимать моя жена?
— Девочек, Мелиссу, Риану, ты их видел, возможно, ммм… ещё кого-то.
— Кого же? — спрашиваю вкрадчиво. — Быть может, мистера Говарда?
Этому наглому молокососу, кажется, было мало. Иначе как ещё объяснить, что он рискнул
