Истинная кровь (СИ) - Марина Светлая
- Посмотри, - сказал он Лиз. – Правда, она совершенство? – аккуратно срезав гроздь и оторвав ягодку, он поднес ее к губам девушки. – Как и ты!
И уже представил, что после поцелует эти манящие губы, как рядом с ними оказался монах в облачении брата-цистерцианца и зычно гаркнул:
- Срам-то какой!
Паулюс открыл глаза и шальным взглядом посмотрел на незваного визитера, который стоял у кровати, осеняя своим крестом спящую под боком Лиз. На животе у нее лежал младенец и, не отрывая своих глазищ, разглядывал пряжку на ее платье.
«Он вообще когда-нибудь спит?» - мелькнула в голове святого брата мысль, полная мрачной безнадеги.
- Господи, прости его, грешника! – продолжал верещать святой брат, вращая глазами, будто прямо пред ними раскрыты двери в ад.
А тем временем Лиз с трудом разлепила веки и растерянно посмотрела на монаха. Сначала на незнакомого, потом на любимого.
- Ты мне сейчас ребенка напугаешь! – воинственно крикнула она незнакомцу, прижимая к себе Его Светлость, устроившего им с Паулюсом очередную веселую ночь.
Паулюс устало потер глаза, упрямо закрывающиеся для продолжения сна, несмотря на вопли богобоязненного монаха. Затем спустил ноги на пол и сел на кровати.
- Ты кто такой, святой брат, и что делаешь в моей комнате? – спросил он, широко зевая.
- Брат Ницетас, подлинный цистерцианец, не то что ты, нечестивец и прелюбодей!
- Чего? – протянула опешившая Лиз. – Это кто тут еще прелюбодей?
- Это кто тут еще прелюбодей? – эхом отозвался Паулюс и медленно почесал затылок. – А вот ты, брат Ницетас, самый обыкновенный жулик. Спер мою праздничную сутану и думаешь, тебе простится только потому, что ты подлинный цистерцианец?
- Что? – в свою очередь опешил монах. – Что я, греховодник ты этакий, сделал? Сутану твою я одолжил всего лишь и привез, как только прослышал, что ты вернулся из Святой земли! И что видят мои глаза! Любимец брата Ансельма, этого божьего человека, ты взял в свое ложе, подле которого дозволено в молитве перебирать четки, эту блудницу да обзавелся бастардом!
- Va te faire foutre, fils de pute! – вставила свое веское слово Лиз. – Я привидение!
- Она привидение, - Паулюс снова повторил вслед за Лиз. – И ребенка не оскорбляй!
Словно уразумев, что говорят именно о нем, юный маркиз недовольно хрюкнул и скривил личико, приготовившись разрыдаться. Лиз тут же пощекотала ему животик и младенец передумал.
- Принес сутану? Отдай и вали, - коротко деловито добавила она, не глядя на Ницетаса.
Тот многозначительно икнул. И, произнеся в мыслях короткую молитву о спасении заблудших душ, вновь обратился к брату Паулюсу:
- Так а Рождественское богослужение кто править будет, Паулюс Бабенбергский?
24 декабря 2015 года, Париж
Рождественский рынок в Ля Дефанс пестрил фонариками, игрушками и елочной мишурой. И это так не сочеталось с серым, будто замершим в ожидании бури, небом. Морозный воздух тоже казался замершим. И люди вокруг, спешащие и суетящиеся, почему-то представлялись Мари похожими на плавающих в аквариуме рыб. Они медленно передвигались, открывали рты, выпучивали глаза и чему-то отвратительно радовались, стайками торопясь к тому месту, где, видимо, добрый хозяин всыпал в аквариум корм.
Мари старалась улыбаться, но не получалось. Из-за этого она поднимала воротник. И щурилась от ветра.
- Вам в Фенелле надо тоже ставить елку. Это весело, - чуть слышно проговорила она.
- К чему нам теперь в Фенелле веселье? – Мишель пожал плечами, оглядываясь по сторонам.
Было шумно и многолюдно. Его Величество криво усмехнулся. Пожалуй, так и должно быть накануне праздника. И люди вокруг не виноваты, что у него самого больше никогда не будет праздника.
- Ну, и где твои елки? – напустив на себя беззаботный вид, спросил Мишель.
- Вон! – Мари показала рукой на длинный зеленый пушистый ряд. – Мы отсюда до вечера не уйдем. Давай я пойду с одного конца, а ты – с другого. Ты выберешь… самую пушистую… и я… А потом решим, хорошо?
Сказала и тут же рассердилась – чем она занимается? Зачем она этим занимается? Ведь придется просто разомкнуть сцепившиеся с ним ладони.
