Попаданка ледяного дракона (СИ) - Свадьбина Любовь

– И как я должна с тобой синхронизироваться? – спрашиваю прямо.

«Легко, это ведь я перестроила твой источник на свой тип магии. Мы идеально друг другу подходим. Просто пойми, что мы одно целое, почувствуй наполняющую меня силу, позволь коснуться твоей. Если один раз соединимся, всегда сможем работать вместе».

Звучит легко, только что это значит на практике? Как коснуться её силы и допустить к своей?

«Расслабься, – советует Семиглазка. – Закрой глаза и отпусти разум, я проведу тебя по этому пути».

По приказу живой косы закрывая глаза и расслабляясь, чувствую себя глуповато, но я со своими скромными познаниями ведущей в синхронизации быть не могу.

«Представь, что мы одно целое», – нашёптывает Семиглазка.

Такое вообразить трудно, но расслабиться вроде получается. Я размеренно дышу.

«Ощути своё тело, каждую его клеточку…»

Глупо же я, наверное, выгляжу, ещё и зверьё опасное вокруг – эти мысли мешают сосредоточиться на теле. Прогнать их не пытаюсь, просто дышу, думая о своём дыхании, о том, как кислород проникает в лёгкие, в кровь, расходится по организму.

Постепенно, неохотно, с откатами перед мысленным взором встаёт всё моё тело, а рядом, как продолжение, стиснутая в руке коса, её устремлённые на меня глаза, расширившиеся зрачки.

«Отлично», – её громоподобный голос ввинчивается в мозг, и… меня будто накрывает потоками воды, вымывая плоть и кости, наполняя заново… не сразу приходит осознание, что источник этого потока находится не вне меня, а внутри – внизу живота. Сила разливается по всему телу, переполняет меня, выплёскивается в Семиглазку, и тогда получается ощутить её – в ней тоже бушует поток, сливается с моим, усиливаясь и усиливая мой. Что-то происходит, дрожь пробегает по нам, и центр источника смещается, два потока образуют новую точку силы в зоне нашего соприкосновения – в ладони, что сжимает ручку косы.

Ощущение силы требует выхода, наполняет яростью. Не сразу осознаю, что скалюсь. Хочется ударить. Разворачиваюсь, ловлю жёсткий взгляд отца. Он уже в моей голове, готов в любое мгновение взять под контроль, но медлит, даёт возможность самой выбрать путь. Я замахиваюсь. И он, уловив мои мысли, усмехается, но от ощущения присутствия в моём сознании не избавляет.

Взмахиваю косой, выпуская с лезвия магию. Семь чёрных лезвий проносятся над головой отца и вспарывают край амфитеатра. Пласт земли соскальзывает, Огемар беспомощно взмахивает руками и вместе с ним обрушивается на дно тренировочной площадки.

– Отлично, отлично, – отец награждает меня звонкими аплодисментами, разворачивается к отплёвывающемуся от пыли Огемару. – Шайн, согласись: моя дочь показывает изумительные результаты.

Эти слова чуть-чуть, а задевают не до конца отмершие струны в моей душе. Мне приятно, хотя сейчас хорошее отношение отца нужно не для сердца, а для вполне прагматичных целей.

Побагровевший от ярости Огемар поднимается, зло отряхивается. Голос его подрагивает:

– Этого мало. Слишком маленькая ударная сила. Для защитных чар Академии это как пинок ребёнка.

– Этот ребёнок быстро вырастет. И тогда тебе лучше стоять подальше.

– Не тебе решать, где мне стоять, – Огемар гордо вздёргивает подбородок.

Усмехнувшись, отец от него отворачивается:

– Молодец, Витория, продолжай. Тебе нужно научиться концентрировать всю силу в одном ударе, а не расщеплять его на много маленьких составляющих, как это удобно твоему оружию.

Приходится снова повторять объединение с Семиглазкой, всаживать магические лезвия в земляную стену. Сторожащие нас чудовища даже не вздрагивают.

Огемар три удара спустя уходит прочь, благоразумно решив не следить за мной с верхней кромки котлована. От неё, кроме участка возле лестницы, через пару часов остаётся лишь крошево изрезанных пластов.

Разбивать удар на семь составляющих Семиглазке и впрямь удобнее, но к обеду мы сокращаем число лезвий до четырёх более крупных, а к вечеру общими стараниями осваиваем концентрированный удар в одно лезвие, и оно глубоко прорезает землю, вывалив на дно котлована часть раздробленного грунта.

Уже смеркается, и конца прорезанного участка не видно. Отец поднимает ладонь, сосредотачивается и довольно произносит:

– Ушло на сорок метров. Впечатляет.

Ноги вдруг начинают дрожать, и я падаю на колени. Семиглазка глухо ударяется о землю, стонет: «Я устала, я смертельно устала… Положи меня другим боком, я с этой стороны выгляжу недостаточно красиво, а твой отец на меня смотрит. Ну, давай же, скорее положи меня красиво!»

Трясущимися пальцами вытираю влажные виски. Усталость накатила внезапно: ещё полчаса назад мне было вполне хорошо, даже пятнадцать минут назад я чувствовала лишь лёгкое утомление.

– Ч-что со мной? – меня колотит, сердце стучит, как сумасшедшее.

– Не стоило так перенапрягаться. – Отец снимает камзол и накидывает мне на плечи. – Всегда нужно знать меру и вовремя останавливаться.

– Я т-только что чувствовала себя хорошо.

«Эй, разверни меня! Живо! – вопит Семиглазка. – Я не для того выложилась по полной, чтобы твой отец не восхитился моей силой и красотой. Положи меня глазами к нему!»

На лезвии, оказавшемся гладкой стороной кверху, выпячиваются, но никак не могут проступить и открыться глаза.

«Только не говори, что ты меня вымотала, чтобы покрасоваться перед ним», – голова невыносимо тяжёлая, опускается всё ниже, и отец присаживается рядом, позволяя уткнуться ему в плечо.

«Ну конечно, а ты как думала? – Семиглазка начинает подпрыгивать, смещаться поближе к отцу. – Ну дай же мне на него посмотреть, он такой краси-и-ивый».

– Слушай, – дёргаю отца за рубашку. – Ты когда её на ночь к себе возьмёшь – повесь напротив кровати, чтобы могла всю ночь на тебя любоваться.

От воодушевления Семиглазка подскакивает сантиметров на десять и почти переворачивается: «А можно? А так можно? Я хочу-хочу-хочу!»

– Может, её и в ванную с собой взять? – насмешливо предлагает отец, помогая мне подняться.

Неохотно тяну за собой эту… любительницу мудаковатых блондинистых менталистов с патологической любовью командовать. Семиглазка разворачивается в руке и выпучивает глаза: «Хочу с ним в ванну».

– Она принимает твоё предложение, – хочу отстраниться, но голова идёт кругом, приходится опираться на отца.

– Хм, признаться, я крайне смущён таким вниманием, – он мимо неподвижных зверей ведёт меня к уцелевшей после тренировок лестнице. – И с прискорбием вынужден сообщить, что мои моральные нормы не позволят обнажаться при постороннем существе женского пола.

«Зачем нам нормы?!» – сокрушённо вопит Семиглазка, норовя завалиться поближе к нему.

По мне так отец и моральные нормы – вещи несовместимые, и нормы у него скорее аморальные.

– Но спать возьму к себе. За ширму, разумеется, – продолжает отец вроде совершенно серьёзно.

«Зачем нам ширма-а? – из глаз косы неожиданно проливаются слёзы. – За ней же ничего не видно…»

Какая трагедия! Жаль, нельзя оставить Семиглазку отцу и сбежать: кажется, она была бы ему лучшей помощницей, чем я… эх, мечты-мечты.

Королевский дворец Озарана – Инклестин

Четыре дня король Элемарр не спускается в подземелье со Звёздной комнатой, а на пятый, когда встреча становится неизбежной, вдруг понимает, что боится. Страх впивается в сердце, онемением пробирается в мышцы, и на тёмной лестнице вниз король останавливается.

Переводит дыхание.

Пытается понять, что ждёт его там, внизу: покорный сын или полный безумец.

«Как всё некстати», – король Элемарр запускает пальцы в белые волосы, стискивает их, пытаясь собраться – последнее время у него так мало сил, его словно выгрызают изнутри, и сон не идёт, и приходится заставлять себя есть. Если бы магия не питала драконье тело, если бы не природная выносливость, Элемарр бы слёг, истощился, потерял себя.

Но король Элемарр – дракон правящего рода, и он давит разросшийся в сердце страх, заставляет ноги спускаться во тьму узилища, а лицо – за безразличием прятать раздирающие его чувства.