Последние стражи - Ольга Олеговна Пашнина
– Осталось понять, как найти убийцу балеопалов. Раз Лилит все еще получает магию, значит, это кто-то, у кого есть доступ к порталам архива. Кто-то из Мортрума. Только у нас не хватит стражей, чтобы его найти.
– Как хорошо, что судьба предусмотрела для Повелительницы ее стража. А ты еще отказывалась.
– Я?! Я отказывалась?! Эй, не наглей, это ты всю дорогу возмущался, что в качестве наследства папочка предлагает тебе статус моего секретаря. Я была вовсе не против. Так что ты придумал?
– А вот как раз к вопросу о наследстве. Ты забыла еще об одной способности, переданной Вельзевулом. Ты ведь можешь просто заглянуть к балеопалам и увидеть, кто их убийца.
Я нахмурилась. Сначала я не поняла, о чем говорит Дэв, а потом вспомнила: способность заглядывать в иные миры! Та магия, благодаря которой Вельзевул и создал текущий мировой порядок. Правда, сейчас он скорее мировой беспорядок, но способность от этого менее полезной не стала. Впрочем, более понятной – тоже.
– Но я никогда не заглядывала в миры специально, – с сомнением произнесла я.
Потом подумала и добавила:
– К тому же, чтобы мне увидеть лицо убийцы, какой-то балеопал должен пожертвовать собой.
– Жизнь бывает несправедлива, – фыркнул Дэваль. – А смерть – жестока. Они просили у Повелительницы найти убийцу? Просили. Они просили сделать это так, чтобы никто не умер? Нет. Хороший урок для Тордека.
– Так тоже делал Вельзевул?
– Нет. Так делали мы с братьями, когда родители требовали что-то, что нам не нравилось. Выполняли просьбу так, что лучше бы не делали.
Он умолк, с явной тоской посмотрев куда-то вдаль. Дэву тоже не хватало Самаэля. Как бы он ни злился, Самаэль был его старшим братом, а когда Вельзевул самоустранился от семейных обязанностей, был единственным, кого Дэваль хоть немного уважал.
– Идем, – позвала я. – Нужно обсудить с балеопалами план.
А потом останется всего один шаг… до Пангеи? Или нашего личного… Элизиума?
* * *
Ледяная вода приятно обволакивает мощное тело. Мощные толчки хвоста и плавников толкают меня вперед, сквозь глубинную тьму. Внутри меня бьется магия. Она дает жизнь каждой клеточке, каждому кусочку моего тела, сердца и души. Древняя, как сама Пангея, сила гонит вперед, к неизбежному перерождению.
Но даже древней магии не ведомо, что сегодня я умру.
– Сколько желаний тебе задолжали, Харон? – спросила я, когда нос лодки вошел во тьму, разделявшую Мортрум и мир балеопалов.
– Много, мисс Даркблум. Больше, чем душ в реке мертвых.
– Тогда в чем смысл? Почему ты продолжаешь просить желания?
Харон пожал плечами.
– Сложно наделять жизнь смыслом, когда нет ничего достаточно ценного, чтобы ради этого жить. Души в немагических мирах видят ценность в деньгах. Или в том, что можно купить на них. В любви. В удовлетворении своих потребностей. Во власти. Мортрум же подобных благ лишен. Чтобы не умереть со скуки, нужно наделять ценностью что-то самостоятельно.
– То есть тебе просто нравится таскать в Мортрум штуки с Земли, но для вида ты просишь за них желания?
– Ну почему же для вида. Желания порой приносят много пользы. И уж точно вносят разнообразие в серые будни Мортрума.
– Разнообразие… – эхом откликнулась я.
С момента самой первой смерти пожаловаться на скуку и однообразие я не могла. Каждый раз что-то новенькое да случалось. Но, если вдуматься, жизнь обитателей Мортрума и впрямь не отличалась разнообразием.
Дневной свет едва заметно пробивается на глубину. Я поднимаюсь, чувствуя, как вода становится теплее. Все внутри трепещет, как перед охотой. Но сегодня я – и жертва, и охотник.
Каково это: быть последним обреченным из своего рода?
Я представляю последнего смертного человека, не успевшего принять то самое лекарство от смерти, о котором так грезят души Земли. Что страшнее: быть единственным бессмертным или умирать, зная, что остальные будут жить вечно?
– Моя очередь? – спросил Харон.
– Что? – Я вынырнула из раздумий.
– Мы ведь коротаем путь за откровенной беседой. Я честно ответил на вопрос, теперь хочу задать свой. Можно?
Я пожала плечами. Все лучше, чем сидеть в тишине.
– Почему не Самаэль?
От неожиданности я поперхнулась воздухом.
– Извини?
– Я всегда считал, что Самаэль для вас – лучшая партия. Он умен, опытен, может направлять вас и сдерживать в моменты, когда эмоции берут верх. Дэваль же еще ребенок. Вы для него – первая любовь, не столько настоящая, сколько запретная и оттого яркая. Самаэль же мог бы ради вас пойти на многое.
– Люблю, когда кто-то рассуждает о чужих чувствах и судьбах. Самаэль мог бы пойти ради меня на многое, но пошел ради Лилит. И хоть с Самаэлем мы еще поболтаем, хватит с меня умных и опытных. Из-за них мы и оказались в этом дерьме. Так, теперь я. Что самое странное у тебя просили привезти с Земли?
Харон улыбнулся.
– Одна юная душа, распределенная в министерство стражем, попросила коньки.
– Так нечестно.
– А я, мисс Даркблум, и не образец честности и благородства. Но это, думаю, вы уже понимаете.
Его взгляд посерьезнел, и у меня по коже прошелся мороз. На секунду показалось, Харон прекрасно знал, для чего мы направлялись к балеопалам. И продолжал гнать лодку через темноту, с любопытством за мной наблюдая. Как будто не верил, что мне хватит решимости выполнить обещание, данное балеопалам.
– Зачем мы направляемся к балеопалам?
– Хочу предложить им сделку.
– Справедливо. Хотя я рассчитывал на то, что вам хватит смелости дать более подробный ответ.
– Балеопалы могут рассказать, как отправить Лилит обратно в ее мир. Или как прекратить влияние ее магии. Но взамен они хотят, чтобы я нашла того, кто убивает их. Того, кто поставляет Лилит сердца и магию балеопалов для того, чтобы она могла поддерживать свою власть.
– Разве Лилит нужны сторонние ресурсы, чтобы поддерживать власть?
– Моя очередь, – напомнила я. – Ты когда-нибудь любил?
– Нет, – без раздумий откликнулся Харон. – Понимаю, мисс Даркблум, что вам хотелось бы услышать другой ответ, но нет. В моем существовании были и страсть, и похоть, я испытывал восхищение и уважение, но никогда не понимал любви. Этим вы меня восхищаете. Ваша любовь многогранна. К Дэвалю – яркая и обжигающая. К мачехе – бережная и спокойная. К отцу – болезненная и выматывающая. Ко льду – чистая. Для тех, кто никогда любви не испытывал, вы – воплощенное безумие, непонятная угроза.
– И для тебя?
– Никогда не считал вас угрозой.
Впереди сквозь темный туман показались очертания знакомых скал.
– Но всегда знал, что если однажды мое существование и оборвется, то по вашей воле.
– С чего ты взял, что я захочу
