Рыжий и черный - Татьяна Лаас
Брендон пришел на помощь, споро расстегивая пуговицы:
— Успокойся, все хорошо. Подвижность левой руки восстановится, и снова эти мелкие сволочи тебе будут подвластны. Поверь, я знаю о чем говорю.
Марк заставил себя успокоиться, несмотря на продолжающуюся в голове чью-то агонию — где-то рядом умирал человек. Он видел, как открылся сияющий колодец, и его сознание вместе с умирающей душой скользнуло туда… Не так уж и страшно, наверное, а самое главное, очень тихо, кроме волнения умирающей души, светлячком скользящей все ниже и ниже. Колодец захлопнулся, выплевывая душу Марка, и окружающий мир с новой силой навалился на него.
Брендон продолжал бороться с пуговицами — их на сутане было до отвратительного много. Можно было не расстегивать их все, стаскивая сутану через голову, но, к сожалению, Брендон помнил о многочисленных ранах и не хотел причинять лишней боли. Марк стоически терпел — вспомнилось, как тяжело принимал помощь обгоревший Брендон после ареста. Тот словно понял, о чем думал Марк:
— Да-да-да, я сам был таким.
— Ты и сейчас такой, — строго сказал Марк, продираясь через гул чужих желаний и мыслей. — В деле не забудь написать, что ведьма раскаялась, осознала, приняла истинную веру — не мне тебя учить! Потом сними магическую копию с записи о браке, завези в мэрию — проследи, чтобы данные внесли в реестр…
Брендон перебил его, снимая сутану и помогая разоблачаться дальше:
— Прекрати, я все прекрасно понимаю! Я все сделаю.
Тот мстительно сказал:
— Раз все понимаешь — навести и их королевское высочество Анри Вернийского. Проследи, чтобы данные о браке внесли в корабельный журнал «Левиафана», и сделай на всякий случай магическую копию записи — лишним не будет.
— Даже не знаю, радоваться твоей вере в меня или пугаться. — Брендон аккуратно снял рубашку с Марка — сперва со здорового правого бока, потом стянул с больной левой руки, стараясь не задевать многочисленные повязки, под которыми прятались раны.
Марк сжалился и подсказал:
— У керы Андре хорошие отношения с принцем — попроси её тебя сопровождать, только и всего.
Брендон, вешая одежду на крючки, просто привинченные к стене, удивился:
— И что это значит? — он, действительно, не понимал. Привык быть одиночкой, привык быть пугающим и отталкивающим. Кажется, во многом это вина Марка — надо было как-то мягче обращаться с ним. Надо было доверить его заботе Кайла, а не оставлять при себе. Сейчас уже ничего не исправить — времени почти не осталось.
— Даже Андре сообразила быстрее тебя. Я тебя сватаю. Вы с Андре как две половинки яблока — идеально подходите друг другу.
Брендон набычился, убирая руки в карманы брюк — наверное, от греха подальше:
— Знаешь, Марк, что-то я тебя не понимаю последнее время.
— А что тут не понимать? — Он все решил, что пора говорить откровенно: — Я схожу с ума, Брендон. Мне мало осталось. Так что…
— Ты ищешь мне хорошие руки, — понял Брендон, тут же напоминая: — только я не щенок, которого передают из рук в руки — то Виктории, то теперь кере Риччи. Я уже просил тебя относиться ко мне по-человечески.
Марк вздохнул:
— Именно это я и пытаюсь сделать. Именно это. Относился бы иначе — попросил бы меня прикончить до момента моего полного безумия, но ты не Кайл Гилл, тебя о таком нельзя…
Брендон хищно улыбнулся и подался к Марку:
— Как же ты меня плохо знаешь! Именно это как раз мне по душе — давно хотел прикончить одного наглого, зарвавшегося менталиста. Даже знаю как.
В голове Марка болью взорвались видения каких-то рун, татуировок, еще чего-то непонятного. Он вздрогнул — он старался как можно реже забираться в голову своего бессменного помощника и почти единственного друга, и потому признание Брендона стало для него неожиданностью. Действительно, даже лезть в память глубоко не пришлось — желание уничтожить менталиста было слишком ярким и сильным. Надо же, он, оказывается, не знал Брендона. Тот криво улыбнулся и махнул рукой в сторону перевязочного стола:
— Иди, тебя там заждались. Не забудь — потом тебе снова будут капать «Виту». Я сейчас займусь бумагами, потом заеду и заберу тебя домой, а потом поеду к лерам Ренарам-Хейгам, которым ты меня сдал в аренду… Не теряй!
Последние слова прозвучали почти как насмешка — Марку бы самого себя не потерять в общем гуле сознаний. Кажется, его время пришло — зря лера Виктория его тогда спасла…
Брендон поспешил прочь — состояние Марка его, если честно, пугало. После стазиса он невероятно изменился — стал раздражительным, не замечал очевидного, как сегодня с кольцами, хватался за голову, словно она раскалывалась от боли, чаще отказывался выполнять свою работу, как вчера, например. Брендон задумался: может, дело не в стазисе? Может, дело в лере Виктории и гри-гри, которым она воспользовалась, чтобы спасти Марка? И тогда, получается, все дело в том, что возможности Марка, как менталиста, многократно возросли? Тогда стоит поспешить со своей местью, пока вообще есть кому мстить. Зря, что ли, он столько лет готовился? Ему сейчас не до каких-то лер, нер и кер. Ему бы только успеть с местью.
Он свернул в боковой коридор госпиталя и с удивлением заметил, что кера Андре снова сидела под дверьми палаты. Она своими бросавшими вызов обществу короткими пурпурными волосами в белом холодном госпитальном коридоре со спешившими куда-то блеклыми больными и сиделками в тусклых серых униформах походила на экзотическую бабочку: слишком яркая, заметная и хрупкая. Последняя его мысль возникла зря — Брендон знал свою слабость: лезть со спасением куда не просят. Андре была хрупкой, но отнюдь не беззащитной, так что… Не бывать Марку свахой. Андре услышала его шаги, обернулась и расцвела улыбкой — у неё она была удивительно приятная и, главное, честная. И не понять, за что же теплую, как звездочку, Андре выставили за дверь? Он подошел ближе, напоминая себе, что звезды еще и весьма колкие, так что не надо обольщаться, и спросил:
— Могу я..?
Андре тут же пододвинулась на многократно крашенной, старой скамье, разрешая ему сесть рядом
