Полузвери (СИ) - Татьмянина Ксения Анатольевна

— Я не тех вопросов ждал, паршивка. Оказалось, все еще хуже, чем думал — лучше слюной побрызгай, чем слезами сочувствия. Сдалось мне и то, и другое, но от последнего прям воротит. Зачем пришла? Клинья подбивать не обязательно, втираться в доверие тоже. Что надо?

— Ну, раз ты напрямую хочешь, без обходных путей… Пришла взять свое.

— И что же?

Я шагнула к нему и обняла за шею, прямо поверх рук призрачного Вилли. Только голову положила на другое плечо. Парис дернулся — то ли от неожиданности, то ли от неприятия, но я не отцепилась:

— Стой ровно. И столько, сколько мне будет нужно. Стерпишь, Великий наш, не сахарный.

Стало так хорошо, что захотелось заснуть. И стало плевать, что обнимала я истукана, а не человека, настолько Парис задеревенел от напряжения. Только минуту спустя, или две, он шевельнулся. Ждала, что все, не выдержал, и сейчас прямо за волосы оторвет, но он просто положил ладонь мне на затылок.

— Ты еще пожалеешь, гадкая некромантка, и выходка тебе дорого обойдется.

— Страшно-то как… я правда хочу есть и пить, угости хоть чаем, не будь злым.

— Уговорила. Отодвигайся давай.

Я улыбнулась — а сам никак, выходит. Хлестануть грубостью на искреннее объятие у него совести не хватило. Я сделала шаг назад, а Парис демонстративно отряхнул с себя несуществующие следы. Покривился лицом, показал мне всю возможную гадливость, но я уже не поверила. Не тот был тон в голосе, и его «пожалеешь» походило не на угрозу, а предупреждение — привязанность, это всегда то, что «дорого обходится».

Глава двадцать седьмая

— Что?!

— Не рявкай, разбудишь. Мотай к своей бабке, потом вернешься и заберешь дуру.

Я потратила много душевных сил, телесные давно восстановились. И после двух чашек чая просто отключилась на диване в морской комнате, без разрешения хозяина — можно или нельзя. Но разбудил меня возглас Яна. Я тут же вскочила, протерла глаза и вышла в общий холл-коридор:

— Ты к Хельге? Ян, а можно с тобой?

Тот хрипнул, рванул на меня и схватил обеими руками за горло. Железная хватка! Не придушил, но стал трясти, будто я погремушка, из которой нужно выжать весь «гром».

— Мы зачем вас спрятали?! Зачем из домов увезли?! Чтобы один дурак и вторая дебилка среди бела дня на слитый адрес поехали?! Я тебе шею сейчас сломаю, Пигалица, чтобы ты паралитиком неделю лежала, залечивалась, и думала над ошибками!

— Сломаешь — убьешь, регенерат такое не лечит…

— Выпорю! Отпуск возьму и буду по жопе бить каждый раз, как заживешь! Пока мозги на место не встанут! Как вы додумались? Что там забыли?

Парис встрял:

— Остынь. Новости и новости, все обошлось, а я забрал все, что у сектантов было — ключи, телефоны, удостоверения личности. — Он подопнул сумку на полу коридора. Как раз ту, куда собирались фото складывать. — Телефоны я все разобрал, навигационные маячки выбросил еще там, а остальное — твоя работа. Одежду извращенца не трогал, но все ценное тоже здесь, в куче. Отпечатки стер.

Я почувствовала, что вот-вот затошнит:

— Прости, Ян. Дура, да, забылась и просчиталась, думала — Варита так незначительна, что секта не будет тратить силы на…

Он отпустил, но все еще подрагивал от гнева. Обернулся на Париса:

— Не ступил Нулю позвонить с докладом?

— Нет, конечно. Да и тебя дождался, чтобы не по телефону обсуждать.

— Твою ж Праматерь…

Ян глубоко вдохнул и выдохнул. Обманулась, что уже успокоился, но он внезапно схватил меня повыше локтя, развернул и больно, как плоской доской с размаху, ударил по заду.

— Ян, не оборзел так воспитывать? — Унизительный шлепок отдался чувством обиды. — Ты Нольду наверняка ровесник, так что я старше, и морального права…

— Старше? Да тебе по мозгам меньше тринадцати! Хоть так здравый смысл обратно вобью! — Выдохнул. — Пошли к Хельге, и рассказывай подробно, по минутам, что точно там произошло?

Мысленно, обещала припомнить, но не могла не признать, что гнев Яна оправдан. Пока спускались на лифте и шли до другой высотки района, я пересказала детально, насколько смогла.

— Не сплоховал, боец… двоих насмерть приложил. Все равно — дурак. Завтра воплотится, я и ему по жопе врежу, пока та голая. Чтоб сразу до головы, без посредников!

— А к Один по какому делу идем?

— Не знаю. Вызвонила «на семейный обед», а мне ей отказывать нельзя — у нас соглашение. Если зовет, обязан. И плевать, чем занят. Должен быть в другом месте, свидетелей опрашивать, точно уволят с черным билетом. Да, гори оно все…

— Не кипятись ты так.

Ян зыркнул, но, похоже, и правда перегорал. Стал говорить спокойнее:

— Нулю я сам расскажу, как будет подходящее время. Его не дергай, и не вызванивай.

У Хельги все открыто — прошли свободно, поднялись тоже, и в дверь без стука. Ян снял свой служебный пиджак, перекинув через руку, проверил воротник рубашки, чистоту туфель, тихо и недовольно пояснив:

— Сейчас увидишь, как меня тут воспитывать будут… позлорадствуешь.

Едва зашли в пустую столовую, с уже накрыты на две персоны столом, Хельга рявкнула:

— Опоздал! Да еще и пришел не один!

— Ты написала «семейный», и про то, что нельзя компанией — ни слова. Так что, госпожа прабабка, претензия мимо. Опоздал, потому что Еву надо было забрать.

Старуха недовольно нажала кнопку на стационаре, и если в прошлые разы я видела это без команд на динамик, то в этот раз та процедила:

— Повторить.

Есть я хотела неимоверно.

— Здравствуйте, госпожа Один.

— Здравствуй. Прощаю, Ян. Ева в курсе дела, так что разговору в этом случае не помешает. Умойтесь, а то у одного рожа злая, у второй заспанная.

Ничего больше в плане замечаний я не услышала. Ян, кажется, привык к другому обращению и было заметно, как он все больше и больше с вопросом смотрел на старуху. Мы уже съели обед в молчании, как он не выдержал:

— Не узнаю тебя. Что-то настолько серьезное? Я тут уже двадцать минут, а оба уха на месте, ни разу не рванулась открутить за то, что сижу неровно и ем быстро… госпожа прабабка?

— Прекрати меня так называть. Бесит.

— Я знаю. Это тактика такая, меньше вызывать будешь, чтобы едкого отпрыска не терпеть. Так что случилось?

— По праву закона, за все преступления, совершенные Алекс Нольд, я хочу казнить ее. Без огласки для кланов, без привлечения исполнителей. И я назначаю тебя ее палачом, Ян. Сама буду судьей и свидетелем. Эта тварь умертвила пятерых детей, едва родила, скрыла сначала беременности, а потом и тела сыновей, закопав в саду. Эта тварь собиралась принудить дочь к барку, шантажируя угрозой обвинения Нольда в инцесте с сестрой.

Ян осунулся весь и сразу, и побелел до мертвенного оттенка. Пшеничной пылью стала заметна щетина, щеки впали от вдоха или спазма…

— Сблюешь на стол, заставлю вылизывать. Я не для того трачусь на хорошие стейки, чтобы ты ими вывернулся.

— У тебя есть палач, старуха, твой старший сын — Артур… все, что ты сказала… — Ян нервно сглотнул, посмотрел на меня, и снова на Хельгу. — Чудовищно. И то, что сделала мать Нольда, и то, о чем просишь. Я не стану этого делать.

— Ты не смеешь ослушаться.

— Смею.

— После всего, что я для тебя сделала? Черная неблагодарность.

— Так подавись ею.

Ян встал, забрал пиджак со спинки, и я вскочила — идти следом.

— Задержись на минуту, девочка. Раз пришла, то и с тобой поговорю. А ты — пошел вон отсюда. Внизу подождешь!

Ян вышел из комнаты, а Хельга дождалась далекого звука входной двери.

— Если бы он согласился, я бы до смерти разочаровалась. Люблю непослушных мальчишек, что его, что твоего Нольда.

— Зачем вы так? Это жестоко.

— А я не сердобольная. Доставила себе удовольствие погладить против шерсти правнука, убеждаясь, что он не шелковый. Мерзавец! — Она довольно улыбнулась, собрав в уголках губ и у носа морщины, и клацнула коротко зубами. — Да. Артур бы так не смог. Да и никто из моих сыновей. Удивительно, насколько чуткой и мягкой выросла Версилия, и насколько жестоким и безжалостным получился именно Артур, хотя я всех детей воспитывала в одинаковой любви.