Скиталец - Тиффани Робертс
— Я причинил тебе боль, — сказал он. Несмотря на то что они отменили условие соглашения о запрете на прикосновения, он никогда не хотел, чтобы она пострадала. Особенно от его рук.
— Что? — спросила она, затаив дыхание, и прижалась к нему тазом. Это вызвало у него волну ощущений, которая на мгновение отвлекла его от размышлений.
— Синяки. Ты вся в синяках от моих рук.
Лара подняла голову и посмотрела вниз из-под полуприкрытых век. Ее припухшие от поцелуев губы растянулись в улыбке. Она снова опустила голову, ее туловище затряслось от едва сдерживаемого смеха.
— Оно того стоит.
Он поднял руки, уставившись на них. Его процессоры зажужжали, но ничего не последовало. Ничего, кроме имеющихся у него доказательств.
— Не останавливайся, Ронин. Это не больно. Я даже не знала, что они там были, пока ты не сказал, — каким-то образом ее щеки покраснели еще сильнее. — Кроме того, они мне вроде как нравятся.
— Я… Не понимаю.
— Это доказательство того, что ты отпустил себя и почувствовал. Что ты был жив, со мной.
Жив. Независимо от того, какова была правда, независимо от того, какие сомнения он питал по поводу себя, она видела его живым.
Он положил ладони на синяки, осторожно потирая их. Губы Лары приоткрылись. Она тихо выдохнула и закрыла глаза. Ронин скользнул руками вниз по ее ягодицам, затем по внешней стороне бедер, остановившись на мягкой нижней стороне коленей.
Подняв ее ноги вверх и раздвинув их шире, он сфокусировал свой взгляд на ее блестящем лоне. В его памяти всплыло ощущение, как Лара посасывает его губу, и его сенсоры воссоздали это ощущение, хотя это было всего лишь приглушенное эхо без реального прикосновения ее рта.
Внутренние системы, которые он не активировал десятилетиями, ожили. Он открыл рот и втянул воздух. Мягкая вибрация насоса в животе была непривычной после стольких лет. Это продолжалось несколько секунд, достаточно долго, чтобы его диагностика подтвердила отсутствие утечек. Уплотнения все еще были на месте.
Он выдохнул воздух и опустил голову.
— Рон… — она закончила его имя, задыхаясь.
Прижавшись губами к ее половым губам, он раздвинул их языком, распространяя ее естественную влагу. Насос снова включился, производя всасывание ровно настолько, чтобы поднять ее набухший клитор. Когда он лизнул ее, Лара застонала, прижимаясь бедрами к его лицу.
Он обхватил ее бедра руками, чтобы она не вывернулась.
Ее пятки уперлись в его плечи, и пока он продолжал двигать языком, она положила руки ему на голову. Она извивалась в его объятиях, царапая ногтями его кожу головы. Его аудиорецепторы уловили учащенный стук ее сердца по артерии на ноге, прерываемый ее задыхающимися криками.
Каждое движение, каждый звук были свидетельством жизни.
— О Боже! Ронин!
Ее тело напряглось, и из нее потек жидкий жар. Она сжала пальцы и потянула его за волосы, создавая покалывающие точки боли, которые потрескивали и исчезали за долю секунды.
Наконец, Лара обмякла, ее руки упали. Ронин поднял голову, чтобы посмотреть на нее. Она смотрела на него в ответ сверкающими глазами, ее грудь вздымалась, волосы были растрепаны, а кожа раскраснелась.
Она подняла руки и поманила его ближе.
Ронин отпустил ее бедра и приподнялся, его живот коснулся ее гладких складок. Она вздрогнула. Приподнявшись на локтях, он перенес небольшую часть своего веса на нее, прижав ее груди к своей груди.
— Не знала, что ты так умеешь, — сказала она, обхватывая его руками и ногами. Она качнула тазом вперед, чтобы потереться о его член.
— До сих пор для этого не было причин.
Улыбка тронула ее губы, когда она скользнула руками по его плечам, по груди и вниз по животу, оставляя за собой горячий след. Его процессоры смоделировали дюжину возможных ощущений, чтобы определить, как будет ощущаться ее рука на его члене. Когда она, наконец, сомкнула пальцы вокруг него и направила в свое гостеприимное тело, все прекратилось. Мыслительные процессы остановились, анализ был приостановлен; была только чистая сенсорная информация, не запятнанная интерпретацией. Только удовольствие от ее прикосновений, когда их тела соединялись.
Влажный жар окутал его, когда ее внутренние мышцы втянули его глубже. Ее руки прошлись вверх, по его ягодицам, следуя контурам спины, и, наконец, остановились на плечах.
Он медленно покачивал бедрами, движения были размеренными и ровными. Искры потрескивали у основания его позвоночника, веером расходясь по всему телу. Лара смотрела на него снизу вверх, и он смотрел в ответ, отмечая каждое крошечное изменение в ней — легкое опускание ее век каждый раз, когда он скользил внутрь, в сочетании с тем, что ее губы приоткрывались еще больше, то, как она крепче сжимала его, впиваясь ногтями в его кожу, каким-то образом усиливая его удовольствие.
Лара уперлась пятками в тыльную сторону его бедер и встречала его толчки, с каждым разом принимая его глубже и жестче. Электрические разряды пробежали по нему. Ее движения стали беспорядочными, а дыхание — все более неровным, прерываемым тихими стонами.
Ронин действовал, не руководствуясь логикой или тщательными расчетами; взаимное удовольствие было его единственным мотиватором, единственным фактором, который он учитывал. Увеличив темп, он перенес свой вес на одну руку, а другой обхватил ее за талию, приподнимая ее зад над кроватью. Смена угла принесла новые ощущения. Ощущения от нее изменились, точки трения сместились, и ее крики стали неистовыми. Она провела ногтями по его спине и прильнула к нему.
Настойчивость ее движений исчезла, когда ее тело напряглось, и она закричала. Она задрожала в его объятиях, ее лоно покрылось рябью, сжимаясь вокруг его члена и обдавая его жаром.
Его процессоры загудели, внутренние системы затрещали, когда Лара переключила его сенсоры на перегрузку. Он надавил, вызвав у нее еще один крик удовольствия, а затем его оптический ввод вспыхнул белым. Мир исчез. Каждое мельчайшее движение ее внутренних мышц отдавалось в его члене с силой ураганного ветра. Он ощущал ее пульс — учащенный, но ровный — везде, где соприкасались их тела. Она извивалась под ним, выгибая спину. Ронин прижался к ней всем телом. Ее дыхание было теплым на его коже.
Постепенно напряжение в ее пальцах ослабло. Она опустила руки, и ее туловище опустилось на кровать, оставив на его груди капли пота. Когда оптика Ронина снова заработала, он полностью опустил ее.
Прикрыв глаза рукой, она тяжело дышала, на лице была широкая улыбка. Ее раскрасневшаяся кожа блестела от пота.
Он прижался к ней, еще не отстранившись. После перехода в Белое пространство, ее тепло и мягкость успокаивали, возвращая к реальности в той же степени, что и
