Враг моего сердца - Елена Сергеевна Счастная
Эти мысли были опасными – он знал. И знал, что не сможет даже попробовать рискнуть её жизнью, чтобы проверить свои догадки. И потому надеялся теперь на знак от Богов, что дал бы понять, верны ли они.
Не находя в себе сил справиться с этими раздирающими нутро сомнениями и остатками возбуждения, он вернулся на ристалище: лучше бы и не уходил вовсе. Рукоять боевого топора удобно легла в ладонь, отрезвила. Чаян провёл большим пальцем по ребру лезвия и снял оружие с пояса. Прошёл неспешно поперёк поля – развернулся в резком выпаде – и замер, увидев Ледена. Тот подошёл только что, сделал последний шаг и встал у края ристалища.
– Один махаться будешь или помочь?
– Я уж думал, ты с Вышемилой до утра где пропадёшь, – Чаян усмехнулся, опуская топор. – Что, не удержала? А ведь пыталась сильно.
Брат переступил границу поля: и тогда видно стало, что гуляния он и правда уже давно закончил. У пояса его висел меч и такой же топор – с другой стороны.
– Вышемила славная, – Леден улыбнулся совсем не так, как можно было ожидать. – И ласковая. Но это всё. Всё, братец, что я могу сказать о ней.
“А о ком ты можешь сказать больше?” – захотелось вдруг спросить. Да так, чтобы с подковыркой, с подозрением. И услышать в ответ что-то, что успокоило бы душу.
– Жениться тебе надо. А там и недоля отпустит, может, – Чаян отступил дальше, внимательно присматриваясь к пружинистым и небрежным как будто движениям брата.
– Может…
Леден поднял взгляд, пронзил ледяными иглами его аж до затылка самого. Снял топор с пояса и налетел вихрем – только и успевай отбиваться. Лучшего противника из ровесников ещё не приходилось встречать. Они намахались так, что рук не поднять. После Чаян едва ноги доволок до своей хоромины, а там и завалился спать без сновидений.
Глава 11
Как ушёл Чаян, Елица ещё долго с места двинуться не могла: такая сумятица в душе билась. И не сказать ведь, что неприятен его поцелуй был, да и он сам, а всё равно внутри так и поднималась волна негодования, намешанного едва не со страхом. И не знал он, какого усилия ей стоило замереть и просто принять – хоть на миг. А уж когда руки начал распускать – и вовсе пожалела, что кинжала того отцовского, что Леден ей вернул, при себе не оказалось. И что только вообразил себе? Что хозяин он теперь и княженку наравне с челядинкой какой под себя подмять может?
Да уж, верно, так он и думал – после того, как Зимава сама к нему на ложе пришла.
Елица прошла до окна и приоткрыла волок – заструился в горницу свежий, напоенный запахом молодой травы и реки воздух. Села на лавку возле и взглянула в темнеющее, усыпанное искрами звёзд небо. А после – во двор – и заметила, как спустился Чаян с крыльца да пошёл в сторону ристалищ, где сегодня почти целый день никого не было. Ничего, пусть разомнётся перед сном – полегчает, авось, да мысли дурные из головы выветрятся.
Скоро и она успокоилась, переоделась уже ко сну было, всё поглядывая на подаренный Вышемилой венок, что лежал на столе. Травы уже немного увяли, но до сих пор веяло от него ласковым дыханием Матери Сырой Земли, её силой. Недаром в Лельник даже туман, что встаёт поутру из низин, считается целебным, а уж роса сама – и вовсе от бесплодия женщину излечить может. Да всё равно не надо было боярышне этот венок ей дарить – зачем? Уж она замуж не собиралась ни в этом году, ни в другом. А вот самой Вышемиле он понадобился бы больше: она в самой поре была, как жениха себе выбирать. И понятно было, что из дома боярышня никаких привязанностей не привезла. Оттого всё-то её веселило и на шалости толкало. Как бы беды какой не случилось. Ведь уж и в тереме бабы шептались, что к младшему Светоярычу она вовсе не равнодушна. Да и тот её не сторонится, какой бы ледышкой ни был. Сплетничали и осуждали боярышню ещё больше, чем Зимаву.
Елица погладила тонкие упругие стебельки травы, согретые близостью разожжённых лучин, зевнула: уж измоталась сегодня. Ей, как княженке, сиречь наследнице Борилы, нынче весь день внимания было едва не больше, чем той девушке, что Лелю изображала. Когда-то и она, помнится, сидела на такой же скамье, окружённая требами. И танцевали вокруг неё девицы, кружились в хороводе, подхватывали песню. А после она сама, прячась с подругами у излучины Велечихи, произносила, вплетая в песню-заговор, имя милого. Радима. И ждала, что вот-вот её заберут уже из отчего дома туда, где ждёт другой род и жизнь другая – обязательно счастливая.
Выдернули из размышлений, пронеслись, приближаясь, за дверью торопливые шаги. Короткий стук в дверь – и едва не ворвалась внутрь Вея. Испуганная и даже встрёпанная немного как будто. Елица и о сне тут же позабыла: случилось что-то.
– Там, – наперсница задохнулась. – Там Вышемилу принесли.
– Принесли? – в груди нехорошо вздрогнуло.
Елица нашарила тут же платок, накинув на голову, обернула вокруг шеи концы и пошла вслед за Веей, которая уже снова отступила из горницы, явно потарапливая.
– Да. Без чувств она. Избитая вся. Крепко. И… – женщина замялась на миг, как будто не знала, как и сказать. – Ссильничал её кто-то.
Елица так и остановилась, повернувшись к ней – подумала даже, что ослышалась, но тупой ужас, что застыл в глазах Веи, говорил яснее слов. Словно ледяным ручьём он перетекал и в душу Елицы, да никак осознать не получалось. Как такое могло случиться? Кто мог праздник светлый девичий осквернить? Она едва не бегом ринулась в горницу Вышемилы, распахнула дверь – и челядинка, что у лавки её хлопотала, обернулась с облегчением.
– Мы Зимаве ещё не говорили, – зачем-то прошептала она.
– И правильно, – Елица подошла. – Крови много?
Закусила губу, осматривая покрытое
