Академия Весны - Ксюша Левина
Она оделась, спрыгнула со стола, натянула куртку, схватила рюкзак и бросилась к высоким дверям, но не успела дойти, как оказалась в его руках. Рейв уткнулся в сгиб ее шеи и целовал так долго, шаря руками по животу, бедрам и шее, что она опять потерялась. За секунду вернулась к прежнему состоянию.
– Не здесь, – шепнул он.
Она молча кивнула, коварно улыбнулась, словно сама все решила и теперь манит его за собой, чтобы совершить как минимум страшный грех. «Сирена…» – с горечью подумал он, чувствуя себя обезумевшим от ее песни моряком, готовым идти на дно вместе с экипажем. Они вышли на крыльцо, Брайт огляделась по сторонам и… исчезла черным туманом, только крылья зашуршали над каменным зданием Академии.
Рейв еле держался, чтобы не бежать, а когда влетел в свою комнату, задохнулся восторгом. Она тут. Не обманула своей коварной улыбкой и правда пришла. Вот она, стоит у окна, в этой огромной кожанке, в нелепых шипованных ботинках.
– Ты тут… – зачем‐то выдавил он.
– Не верил?
Он засмеялся, запустил руки в волосы, прижался спиной к закрытой двери и склонил набок голову, изучая застывшую у окна фигурку. Длинные волосы, доверчиво опущенные плечи, искусанные красные губы, влажные сверкающие глаза. Иллюстрация доверия, соблазнения и нежности. Брайт скинула рюкзак, который почему‐то остался при ней, и мысль «Как, черт побери, работает эта ее магия?» была последней не относящейся к делу.
За спиной Брайт разгорался фиолетовый, как черничное мороженое, закат. Ее волосы сияли розовым, совсем как тогда, под водой. А она, глядя Рейву в глаза, скинула куртку, и та упала прямо к ногам. Он стянул водолазку и дернул бровью: мол, что дальше? У обоих на губах задрожала улыбка.
Брайт сняла ботинки и присборенные на икрах, сводящие Рейва с ума бордовые гольфы. Чертовски медленно ее пальцы коснулись края футболки, Рейв задержал дыхание. В животе сладко заныло, в горле пересохло, сердце пропустило удар. Рейв запрокинул голову, прижавшись к двери затылком, глядя на Брайт сквозь полуприкрытые веки. Она провела по животу кончиками пальцев, задирая футболку, хитро улыбнулась, склонила голову набок. Рейв вытащил ремень из шлевок и бросил на пол.
Брайт сняла футболку и расправила плечи, села на подоконник, закинула ногу на ногу. Как тогда, на борту лодки, но теперь не прикрываясь, не прячась. Наглая девчонка с самоуверенной усмешкой. Рейв покачал головой: мол, во что ты играешь? А она дернула плечом: мол, тебе же это нравится.
Он оттолкнулся от двери, сделал к Брайт шаг. Она расстегнула молнию на юбке. Провела пальцем по бедру вверх, задирая край. Вскинула брови, намекая на следующий шаг. И Рейв, послушно приняв правила игры, скинул ботинки, носки, брюки. А потом в два шага оказался рядом с ней, без церемоний провел руками по ее бедрам от коленей, развел их и потянул на себя.
– Поверить не могу, – шепнул Брайт в губы, а потом поцеловал глубоко и яростно, до боли в челюсти, запрокинув ее голову так, что заныла шея, сжимая ее волосы на затылке так, что Брайт бы и не вывернулась, даже если бы захотела.
Пока закат пылал за окном, смешивая фиолетовое и розовое, заволакивая небо тучами и разгоняя их, спорящих с желтой луной, Брайт и Рейв безумно целовались, раздевались и цеплялись друг за друга. Простыня остудила кожу Брайт, и на секунду прояснились мысли. Пауза.
– Ничего, – ответила на немой вопрос Брайт и в доказательство слов потерлась носом о его щеку. Он кивнул. Губы тронула нервная улыбка, он прикрыл глаза и прижался лбом к ее лбу. Тихое «Тсс», будто оно могло что‐то изменить. – Поцелуешь меня? – немного жалобно спросила она, даже не ругая себя за этот тон.
– Тысячу раз, хочешь? – рассмеялся он и поцеловал.
Ровно тысячу раз.
Теперь они лежат рядом, окруженные теплом и запахами друг друга, Рейв прижимает Брайт к себе, прячет нос в ее волосах, касается грудью ее спины, рука на ее животе, водит пальцами вверх-вниз, чертит кресты и квадраты.
– Я думала, парни не любят говорить о чувствах, – смеется Брайт. – Чего молчишь?
Рейв целомудренно, насколько это возможно для двух обнаженных людей, целует ее щеку и улыбается.
– Вдруг расхотел говорить.
И продолжает изучать ее лицо. И гладить живот. И прижиматься грудью к ее спине. Брайт отворачивается и снова закрывает глаза.
– Я чувствую спокойствие, тепло и безопасность. Я в безопасности.
Она ерзает, устраиваясь удобнее.
– Ты доверяешь мне?
– Да.
– Почему?
– Худшее, что ты можешь сделать, – убить меня. Верно?
– Худшее? А лучшее?
– Не убивать.
Она пожимает плечами, открывает глаза и смотрит в окно. Там ночь, тишина.
– Расскажи мне. Почему, когда ты становилась сиреной, одежда исчезла, а когда птицей – нет. – Он хмурится, а потом оба начинают хохотать. Это очень странно – так неожиданно менять тему разговора, но оба вдруг чувствуют, что спадает напряжение.
– Просто птичью сущность я лучше умею контролировать. – Брайт пожимает плечами, перекатывается на спину и смотрит Рейву, нависшему над ней, в глаза. – Стать птицей – просто, а чтобы стать сиреной, нужен водоем, и не пресный. Я вообще не особенно хорошо разбираюсь, нет учебника для начинающей сирены, но птицу я контролирую хорошо, многое пробовала, однажды научилась перевоплощаться в одежде. О сирене я очень многого не знаю и, как правило, совсем теряю связь с Брайт, превращаясь в нее. Птица тоже подвержена инстинктам, но я могу ей и не уступать.
– Значит, когда ты говорила, что я могу доверять сирене, ты на самом деле не могла быть уверена?
Лицо Брайт становится сначала виноватым, потом хитрым:
– Я была почти уверена…
– …Почти?
– …Почти – это очень неплохо! Лучше, чем ничего!
– Разве что, – усмехается Рейв.
– Мне кажется, что ты понравился сирене…
– А Брайт? – Он почти мурлычет, склоняясь к ней и целуя щеки.
– А Брайт… просто решила тебе отдаться от скуки, неужели не очевидно? – мурлычет в ответ она.
Их взгляды пересекаются, и температура между ними уже совершенно иная, чем секунду назад. Сказать о произошедшем вслух так же фатально, как заговорить о симпатии.
– Ты что‐нибудь чувствуешь? – напряженно спрашивает Рейв, ища ответ в глазах Брайт до того, как она его произнесет вслух.
– Ты о…
– Да, я о чертовых чарах Фиама.
– Я… не знаю. Мне хорошо, мне спокойно, во мне много всего, и я… не знаю, что именно
