С ней будут проблемы! - Энжи Собран
— Ты же знаешь, что выход один, Эл-Дин, — в широкую спину проговорил Ша-Кир.
Спина вздрогнула.
— Знаю, Ша-Кир, — ответил с ноткой обреченности и взмахнул рукой: — Возвращайся к Та-Нье, карас.
Зо-Рро подхватило порывом ветра, закрутило и выкинуло.
— Вот же ж, — с досадой пробормотала я, открывая глаза.
Мне так хотелось узнать больше, а меня выперли нагло и бесцеремонно. И что в той книге? Мне почему-то казалось, что он не хотел, чтобы я узнала о ней. И откуда он знает про караса? О каком выходе говорил Ша-Кир?
Сон рассеялся, будто его и не было, уступив место тревогам. Лежать было холодно — от земли веяло зябкой сыростью и я села в позу лотоса, подложив край котомки под попу. Подосадовала, что мало читала сказок, предпочитая им книги по естествознанию. Может, в одной из них и была бы инструкция как слиться с орхами. И чуть не расхохоталась, вспомнив, что единственная сказка, которую я любила слушать «Гадкий утенок» Андерсена. Символично. Тот тоже сбежал с птичьего двора.
Шутки в сторону. Пора становится сильнее. И медитация мне в помощь.
Задумчиво, сидя в кромешной темноте, погружалась в себя, отрешаясь от внешнего мира. По клеточкам пробежали первые импульсы напряжения, и я как когда-то учил мастер, стала считывать с них информацию, достигая «внутренней пустоты». «Не думать» всегда казалось мне очень сложным, пусть я и научилась отвлекаться от суеты сует еще в детстве. От каждой клеточки тела отделились мелкие шарики, беспорядочно заметались по сторонам, хаотично разлетаясь в разные стороны от столкновений между собой. В голову лезли мысли, догадки, рождающие новые вопросы — мой беспокойный ум не желал подчиняться, боясь, стать уязвимым, но я жестко воображаемым ластиком стерла все мысли, оставляя чистый лист сознания.
Постепенно я растворилась в своих внутренних ощущениях. Мысленно следуя за безмятежным потоком разноцветных вен разливающихся по моему телу, пыталась отыскать отличия в них. Они нашлись в самом верху — маленькая перегородка, подобно плотине на реке, не дающая продолжить путь. Безжалостно разрушила ее, сметая потоком черной и оранжевой воды. Но этого мне показалось мало, и я потянулась к этим линиям, давая им слиться в один переплетенный разноцветный канат.
Меня затопило благодарностью, а в глубине души родилось ощущение всемогущества. Мне не терпелось вернуться к реальности и посмотреть, что же изменилось во мне, но у меня было еще одно незаконченное дело.
Семь комочков, семь шариков, которые подобно клубкам мне предстояло распутать. Они выпускали свои щупальца, но не могли ни за что зацепиться и метались по моему телу, как светлячки в банке. Наконец, один из них пролетая возле маленькой сияющей особым светом клеточки, обрадованно притянулся к ней выпуская лучи. Вцепился в нее, обволакивая и поглощая.
Я испугалась. Рванулась туда, не давая ему влиться в моего ребенка. Внутри все кричало, рвалось на защиту этой забившейся в ужасе сияющей клеточке. Страх, пульсируя по венам, сделал то, что не могли сделать спокойствие и концентрация, голыми руками, разрывая защитный барьер шарика, выпуская из него воздух, принимая часть его силы в себя.
Но не успела я расправиться с ним, как тут же другие принялись атаковать мою клеточку. И я вступила в новый бой. Снова и снова лопая шарики и распутывая комочки. Пока по телу не запульсировало семь новых потоков, сходясь в этой маленькой точке-клетке. И в этом было что-то неправильное. Чужеродное.
Следуя интуиции, стала отсекать их от точки. Маленькие кончики нити, обрываясь, тут же прятались в ней — не достать. Зато опасности больше не представляли. Более того, в какой-то момент моя клеточка вдруг засияла семиконечной звездой.
Обрадовано вздохнула — пришло ощущение правильности. Последним штрихом стал ажурный кокон, сплетенный из моих нитей с добавлением еще семи цветов.
Вот теперь точно все правильно. Теперь нам ничего не грозит.
Открыла глаза в сероватой мгле, наполненной бесконечным количеством запахов. Мне было тепло, но очень тесно. По телу, горячась, бежала кровь, полная разноцветных искр. Потоки не смешивались, перетекали, имея видимые глазу границы, напоминая струящуюся по венам радугу.
А я… Я чувствовала себя так, будто родилась заново и мир… Он изменился.… Утратил блеклость, обретя яркость и насыщенность.
— Ну, здравствуй, новый день, — шепнула, почесав щекочущийся нос.
Вздрогнула, рассмотрев обнимающие мое тело черно-белые крылья и взвившийся хвост огненной ящерицы. И расхохоталась:
— Представляю себе эту страхолюдину.
Очнулась от того, что продрогла до самых костей. От земли веяло холодом, жалкая котомка служила ненадежным препятствием от промозглой сырости и растекающейся подо мной лужи.
Выбравшись из убежища, почувствовала укол разочарования. Все небо было затянуто темными тучами, из которых лилось как из ведра. Погода ‑ дома у камина сидеть, а не разгуливать по темному зловещему лесу.
Надо мной оглушающе громыхнуло небо, разрезанное росчерками множества огромных сиреневых молний. Порывы ураганного ветра играли на деревьях-исполинах как на музыкальных инструментах. Резкий скрежет и пронзительный скрип, от которого кровь застыла в жилах, огласил окрестности. Этот скрипящий звук сменился душераздирающий воем на столь высокой ноте, что я зажала ладонями уши, стараясь хоть как-то защитить барабанные перепонки от невыносимого визга.
Первым желанием было вернуться в нору, но под ногами бежали стремительные грязевые потоки и это лишь вопрос времени, когда хлипкое убежище из спасения превратится в смертельную ловушку.
Вокруг снова загрохотало. Одна из молний угодила в верхушку дерева, послышался громким сухой треск, будто где-то рядом дали залп из пищалей, и огромная ветвь свалилась мне под ноги, пронеслась подхваченная ветром и водой, загородив вход в мое убежище.
Новый чудовищный грохот и лес застонал, ощерившись сухими обломками.
Я словно пришла в себя и, пригибаясь под порывами ветра, бросилась наутек, не разбирая дороги.
В какой-то момент сквозь этот отвратительный скрежет стал слышен легкий отчетливый хруст. Хруст усилился, и я остановилась, прислушиваясь. Бежать было бессмысленно. Я интуитивно чувствовала, что меня кто-то нагоняет. А когда хруст превратился во вполне отчетливый топот огромных лап, и вовсе замерла, желая слиться с огромным стволом разлапистого исполина.
— Вот ты где! — голос хриплый, встревоженный, прозвучал неожиданно близко.
И раньше, чем я успела ответить, меня подхватили и усадили в седло харбба, лицом вжимая в мужскую грудь. Харбб недовольно фыркнул, но помчался, прокладывая путь напрямую через густые заросли.
Я не видела ничего, лишь чувствовала жар тела, к которому меня прижимали, и тепло плаща, в который меня кутали. И запах, такой знакомый, сулящий безопасность. Он щекотал ноздри, дразнил неуместным возбуждением и рождал
