Кий Джонсон - Женщина-лиса
— Что ж, это хорошо, — морщась от боли, Дедушка сел. Джозей, знавшая о его болях, принесла маленькую железную лампу и поставила возле него. — Спасибо, девочка. Но я пришел не за этим.
— Тебе не нужна причина, чтобы прийти ко мне, — сказала я. — Мне всегда нравилось общество. А в последнее время здесь стало слишком тихо.
— Соскучилась по тем временам, когда ты свободно могла бегать, где хотела?
— Нет, — сказала я, вспомнив ощущение иголок под своими пальцами, насыщенный запах соснового леса и сада, яркий вкус свежего мяса. — Ну да, иногда.
— Могу представить. Ну, Внучка, у меня есть для тебя новости, — сказал он с удовольствием. — Твой муж получит хорошую должность на следующих назначениях.
— Как это может случиться? Ему придется вернуться в столицу?
— Ты же сама знаешь, маленький жукоед. Зачем задавать так много лишних вопросов? Так нужно.
— Да, я знаю, — сказала я, теребя в руках веер. Занавеска между нами была немного прозрачной.
Я увидела, как Дедушка придвинулся к ширме и пытался разглядеть, что я делала.
— Что там у тебя?
Я просунула веер под ширму.
— Он не для этого сезона, и немного грязный, — проворчал он. — Но иероглифы довольно красивые. Почему ты играешься с летним веером в это время года?
— Я не играю, — возразила я. — Я все пытаюсь понять поэзию. И до сих пор никак не могу этого сделать.
— Я думаю, что ты никогда не поймешь этого, — сказал Дедушка.
— Но я должна понять! — воскликнула я. — Не то он никогда не полюбит меня. Он бы проводил со мной больше времени, если бы я понимала его стихи.
— Я полагаю, что его жена понимала поэзию. Но я не припомню, чтобы он проводил с ней много времени. Если он за что и полюбит тебя, так это за твое лисье сердце, за вкус животного, который он ощущает, когда целует тебя. Поэзия не для лис.
— Нет! — возразила я. — Лисы в храме говорили со мной так же, как Йошифуджи. Значит, они понимали поэзию.
Он фыркнул.
— Они не просто лисы. Они лисы богини Инари.
Я наклонила голову набок, задумавшись.
— Дедушка, я всегда думала о том, почему лисы говорили те же слова, которые написаны на этом веере? Если это были те же слова.
— Я думаю, ты являешься частью какого-то большого плана, Внучка.
— Карма? — спросила я.
— Нет, карма для людей.
— Но старик монах в лесу, сказал мне, что у меня тоже есть карма. Что это карма заставляет меня хотеть превратиться из лисы в человека.
— Откуда он знает? — огрызнулся Дедушка. — Я стар, я многое видел за свою жизнь. Но у меня нет судьбы, нет кармы — только желание и удовлетворение, причина и следствие. Нам, лисам, не приходится рассчитывать на второй шанс. Только такие наивные щенки, как ты, могут на это надеяться.
— Тогда как я могу быть частью плана? — спросила я.
— У тебя нет кармы, зато у людей, которые нас окружают, она есть. Возможно, ты часть судьбы Йошифуджи или его жены.
— Это неправда! Моя жизнь не может лишь служить чужой судьбе.
— Почему нет? — раздраженно спросил он.
У меня не было ответа на его вопрос. Он вернул мне веер и ушел.
Однажды днем ко мне пришел Йошифуджи.
— Ты здорова, жена?
— Да, а что? — Почему он спрашивал? Я всегда была здорова: это одно из преимуществ быть человеком в лисьей магии — не было никаких человеческих болезней, ни кашля, ни насморка, ни затекшей спины после сна в неудобной позе.
— Я не думал об этом раньше, — начал он, — но ты никогда не уединяешься на время менструации. И так уже многие месяцы. Или годы?
Это была еще одна вещь, о которой мы с семьей не подумали. Хотя это было не так страшно, раз он прожил с нами так долго, прежде чем заметить это.
— Ну, — я старалась что-нибудь быстро придумать, — они у меня немного другие, чем у обычных женщин. Они не приходят так часто.
— Значит ли это, что ты не можешь иметь детей?
Я быстро придумала, что ответить на его первый вопрос, но последний застал меня врасплох. Дети? Потом, когда Йошифуджи ушел дописывать документ о местном производстве риса для министра из столицы, я поговорила с Дедушкой.
— Он спрашивал о детях.
— Я не думал, что он спросит об этом так скоро.
— Он хочет знать, могу ли я — можем ли мы — иметь детей? Что мне ему ответить?
— У тебя уже были детеныши?
— Ты же знаешь, что нет! Зачем ты спрашиваешь?
— Значит, может и не быть. Но ты еще молода. И ты теперь женщина. Значит, может. Откуда мне знать?
— Но ты же делал это раньше! Ты уже был человеком?
— Да, был, — он вздохнул. — Ну что ж. Хорошо. Человек и лиса могут иметь детей. Можешь ли ты? Кто знает?
— А если я могу, кто у меня будет: человек или лиса?
— Я не знаю. И я думаю, что он тоже не узнает. Он будет видеть только то, что захочет увидеть. — Дедушка долго смотрел на меня, а потом медленно произнес:
— Я думаю, сможем ли мы сохранить нашу магию. В ней уже много всего: его чувства, твои, его жены, времена года, боги. Слишком много всего. Как долго мы сможем ее поддерживать?
— Всегда, — прошептала я. — Мы должны.
Он молчал. Угли в печке затрещали.
— Но зачем?
— Правильно ли мы поступаем? — сказала я. — Ты это имеешь в виду?
— Да.
— Ты же глава нашей семьи, почему ты спрашиваешь у меня?
— Да, я глава этой семьи. Даже сейчас. Я еще не умер. Но мы сделали это вместе, ты и я.
— Я знаю, почему это сделала я, но почему ты хотел этого?
Дедушка не отвечал. За ширмой была тишина. Я даже подумала, что он ушел.
— Я вспомнил, как желал я… как ты — Йошифуджи. И я не мог допустить, чтобы ты страдала так же, как страдал когда-то я. Но теперь мне кажется, что мы зашли слишком далеко. Что, если у тебя будут дети?
— Что будет?
— Кем будет твой сын: лисой или человеком?
— Он будет человеком, как его отец.
«А не как я», — подумала я. Или, возможно, молилась об этом.
— И где он вырастет? Здесь? В грязи?
— Это не грязь! — возразила я, но дедушка меня не слушал.
— А когда он подрастет, на ком он женится? Нам придется выкрасть для него девушку?
— А почему нет? — с отчаянием в голосе спросила я.
— Ты не хочешь меня слушать, — сказал Дедушка с отвращением. — Ну, по крайней мере, ты еще не беременна. Подумай об этом, дочь.
— Он мой муж. И я не позволю ему уйти.
— Тогда мы продолжим, — сказал Дедушка. — Надеюсь только, что мы поступаем правильно.
19. Дневник Шикуджо
Принцесса ответила на мое письмо. Она вернула мне мою кисточку с чернилами на кончике. Она вложила ее в коробочку, в которой также был листок бумаги, когда-то фиолетовый, теперь вылинявший. На нем было написано:
