В смысле, Белоснежка?! - Анастасия Разумовская
– Пока нет, – ответил совершенно серьёзно. – Но ты к этому близка.
Я задыхалась:
– Корсет! – и увидела непонимание в его взгляде. Но голоса что-либо объяснять не было, я глотала воздух, рёбра болели от тесноты корсета. – … не пойду… никуда…
– Пойдёшь, девочка. Ещё как пойдёшь. Будешь смотреть, куда скажут, и слушать. Очень внимательно слушать.
Он сжимал моё запястье пальцами, словно стальными наручниками.
– Я не могу бежать! – наконец удалось выговорить мне. – Ты когда-нибудь пробовал бегать в корсете? Туго затянутом корсете?
– Смеёшься?
– Нет.
Капитан сузил глаза, как будто те и так не были достаточно узкими.
– Мне наплевать, что ты можешь, а что нет, Майя. Следуй за мной.
Отпустил меня и зашагал дальше. Я побежала за ним, подхватив юбки. Будь прокляты его длинные ноги!
Мы пересекли сад, но прошли не к башне, а по какой-то узкой тропинке влево, обошли королевский замок и остановились перед угрюмым торцом. Румпель обернулся, подождал, пока я подбежала, и затем сказал привычно невозмутимым голосом:
– Королева не должна вести себя как продажная девка. Не должна обжиматься на глазах придворных с похотливым мужиком, не должна целоваться и смотреть на него бараньими глазами.
– Не смейте оскорблять меня! – прошипела я, стискивая кулаки.
Но, увы, он был прав. Я не получила королевского воспитания, но понимала: королева должна беречь репутацию. И всё же… Как он смеет!
– Майя, – он приподнял мой подбородок указательным пальцем, а большим провёл по моей нижней губе. Прищурился. – Ты не поняла, девочка, ты – никто. Калиф на час. И, если не будешь слушать меня, нас, то твоя жизнь окажется короче, чем у короля Робера. Ты же читала про него, верно?
– Читала…
Я отшатнулась, уклоняясь от его длинных пальцев.
– Ну и чудно. Надеюсь, тебя удивило, как быстро мы поменяли Белоснежку на тебя. Ты, в целом, умная женщина, должна была удивиться.
– Удивилась.
– Умница. Видела кукольные театры? – Я кивнула. – Пьеро, Коломбина, Арлекино… Только доверчивый народ смотрит и думает, что куклы движутся сами, и Арлекино может побить Пьеро. Но тот, на чью руку надета кукла, знает правду.
Он насмешливо взглянул на меня, а затем провёл рукой по моим волосам. Арселе соскользнул с волос ещё в комнате, и сейчас ветер раздувал мою короткую стрижку.
– Тебе идёт, – заметил Румпель. – Я не возражаю, чтобы ты спала с Бертраном, если желаешь с ним спать. Но делай это не у всех на виду.
– Да как ты…
– Перестань. На людях я всегда соблюдаю субординацию, но наедине я буду говорить тебе, что хочу и как хочу. И запомни, Майя, я не люблю ошибаться. Ты – кукла на моей руке, это тоже запомни. Как надел, так и сдёрну. И ты не только будешь танцевать то, что я тебе скажу танцевать, но ты ляжешь под кого я скажу. Запомнила?
– Нет, – прошептала я.
Губы едва двигались, став деревянными. Я попятилась. Герцог Ариндвальский схватил меня за плечи и рванул на себя. Он явно наслаждался моим страхом и беспомощностью. Чёрные глаза смеялись.
– Нет! Так не будет. Лучше я умру!
– Умрёшь, конечно. Пошли.
Я словно во сне двинулась за ним. Всё это было настолько страшно, что мозг цепенел.
Мы прошли в низкую чёрную дверь, литую из какого-то металла. Спустились по гладким ступенькам. Я поскользнулась и уцепилась за его камзол. Но Румпель даже руки не подал. Низкий тёмный коридор, чьи своды смыкались прямо над его наклонённой головой. Факелы. Часовые. Угрюмые. Вальяжные.
– Куда мы идём?
Голос мой дрожал и рвался, но Румпель не стал оглядываться. Он всё шёл и шёл, и я старалась от него не отставать. Подвал под замком. Разветвляющиеся коридоры. Запах человеческой нечистоты, плесени и… крови? Румпель распахнул очередную дверь. Острый запах пота, мочи, крови и чего-то не менее мерзкого. Я вошла, зажмурилась от яркого света, заморгала, открыла глаза. Огонь в странном очаге – клетке, подвешенной к сводам на цепи. Грузный полуобнажённый мужчина, стоящий ко мне спиной, блестящей от пота. И… Я не сразу поняла, что это. Видела много раз, но в кино и мельком. Поняла, когда мужчина вытащил щипцами какую-то раскалённую добела железку.
Дыба.
Мать твою! Это дыба! А на ней – узник. Я заорала и бросилась обратно, но Румпель перехватил, прижал меня спиной к груди и прошипел на ухо:
– Заткнись. И смотри. Внимательно смотри. Потому что вот это – твоё будущее.
…
Из подвала Румпель вынес меня на руках – мои ноги не держали. Но, когда мы оказались в саду, он всё же выпустил меня. Повернул к себе, удерживая за плечи, безжалостно заглянул в лицо.
– Вижу, что впечатление у тебя сильное. Даже сильнее, чем я предполагал. Вот и запомни его, Майя. Навсегда запомни. В этом веке нет вашего слащавого гуманизма. Фигового листика, прикрывающего реалии жизни. Здесь всё открыто, просто и откровенно. За это и люблю вот этот мир. Здесь люди подлинные в своей мерзости. Не те няшки, которые искреннее убеждены в собственной пушистости, но смотрят фильмы, в которых герои орут, когда чудовища разрывают их на куски. Нет. Они честно приходят на казнь и с наслаждением смотрят, не скрывая от себя внутренней потребности. И это правильно.
Я молчала, плохо понимая его слова. Словно одеревенела, в голове метались странные обрывки мыслей. Про оловянные пуговицы на его камзоле. Про потерявшееся колечко. И…
– Румпель, ты из нашего мира, – прошептала я. – Кто ты? Откуда ты сюда пришёл? И как?
Разум отчаянно пытался забыть увиденное, хватаясь за любые посторонние вопросы. Румпель усмехнулся. Мне показалось, что он понимает, что со мной происходит.
– Ты всё верно понимаешь, Майя. Я из Первомира. И я способен вернуть тебя обратно. В
