Ольга Митюгина - Хранитель Тайного Алтаря
Эет изучал лес. Эет охотился.
Как хороший сторожевой пёс, он не чуял чужаков — значит, надо было просто ждать. Ждать, когда вернётся Госпожа.
Или жрецы.
И это ожидание можно было заполнять чем угодно.
Он бродил по скалам, заросшим лесом. Он выходил к морю.
Звери начали убегать при его приближении, но это было неважно. Эет чувствовал небывалую силу. Он мог бежать быстрее и прыгать дальше любой лесной твари. Он не чувствовал боли и не ведал страха. Он никогда не отступал.
Эет ощущал, что теперь ему вовсе не обязательно поедать добычу целиком, но зачем останавливаться, когда на языке тает мясо, под зубами трепещет плоть, и от волшебного запаха свежей крови кружится голова?… Зомби охотился уже для собственного удовольствия.
Эет стал хищником. Диким великолепным хищником. Погоня за жертвой доставляла ему не меньшее наслаждение, чем пир.
Бежать навстречу свежему ветру, захлёбываться высотой, перескакивая через горные ущелья — а потом, наевшись, прыгнуть в море с прибрежных отвесных скал, раскинув руки… И смеяться, качаясь на волнах. Смотреть на огромное оранжевое солнце, что медленно тонет в пурпуре моря…
А потом спуститься в молчание и темноту коридоров, сесть у подножия Алтаря — и думать о Госпоже… И дремать под эти мысли.
Госпожа…
Иногда Эет, повинуясь властной тоске, поднимался в ту чудесную комнату, где на стене было Её изображение, вставал на колени возле столика напротив, опирался на столешницу локтями и, положив подбородок на ладони, смотрел. Подчас грусть становилась настолько пронзительной, что зомби не мог удержать жалобного полу-стона, полу-воя. Он закрывал глаза, и из-под век бежали слёзы.
Он не знал, когда вернётся Госпожа. Порой ему начинало казаться, что уже никогда.
Но Она приказала ждать. И он будет Её ждать! Она должна вернуться.
И он обязательно дождётся…
Эет заботился об этом зале, как мог. Он ладонями стирал пыль с изображения Госпожи и со своего столика, выносил листья из-под колонн, если их закидывал туда ветер, и иногда протирал кадильницы.
Ведь когда они блестят под солнцем, это так красиво…
…Ночью на море налетел шторм.
Эет вышел было из подземелий на охоту, но дождь удержал его. Юноша поднялся в Верхний храм и, сев на балконе, обхватил колени руками. Эет любовался молниями.
Синие сполохи освещали небо и море, ливень сёк голые плечи, ветер трепал волосы.
Грохот прибоя оглушал. Даже в тихую погоду здесь слышался легчайший шорох волн, а рёв бури заполнил, казалось, всё пространство храма, и гремел, как торжественная грозная музыка.
В какой-то миг Эету показалось, что Госпожа стоит за его спиной. Что он ощущает Её пальцы на своём плече. Что Она вместе с ним любуется штормом.
Юноша обернулся. Конечно, сзади никого не было.
Из глаз Эета потекли слёзы.
Он проплакал всю ночь, уткнувшись в колени, а утром сбежал из Храма — лишь бы не видеть той картины.
Едва зомби вышел в лес, как сразу ощутил: что-то изменилось на острове.
В воздухе висел странный запах. Эет не чувствовал его уже очень, очень давно.
Этот запах тревожил.
Зомби пошёл к морю.
Надо ещё поесть… но это подождёт. Важнее удостовериться, что Алтарь в безопасности.
На песке, у самых скал, над которыми высился Храм, среди истерзанных медуз и измочаленных водорослей, валялись доски. Много досок… Изломанные бурей, изъеденные морской солью — они не представляли опасности. Но, тем не менее, обеспокоили Эета.
Немёртвый втянул носом воздух. Запах моря. Йода и соли, запах рыбы. Запах мокрого дерева и нагретых солнцем камней.
Запах мяса.
Эет пошёл по нему, как по путеводной нити.
Пришлось спуститься в море, чтобы обогнуть выступ скалы. Не страшно. Неглубоко. Вода приятно холодила щиколотки.
На песке валялись трупы. Они не были похожи на трупы животных. Кажется, он видел такие существа. Давным-давно…
Эти были холодные и мокрые, в рваном тряпье.
Зомби поморщился. Нет, это не еда. Это падаль.
Но тревожащий запах исходил именно от них.
Теперь неважно. Эти странные создания не опасны. Их расклюют прибрежные птицы.
Эет пошёл вдоль берега. Надо найти настоящую еду. Чуть дальше будет пологий подъём, по нему можно выбраться в лес. По лесу бегает много вкусных животных.
Проворно карабкаясь по откосу, цепляясь за корни, зомби забрался наверх, к деревьям. И услышал звонкое тявканье.
Эет повернул голову на звук и застыл, прислушиваясь…
Запах… Снова этот странный запах.
Из-за кустов выскочило какое-то маленькое вертлявое создание. Оно отчаянно гавкало на Эета.
В лесу — не слишком далеко, но всё же не за ближними деревьями — кто-то бежал на это призывное тявканье. Кто-то не очень большой и не слишком тяжёлый. И этот кто-то тоже издавал звуки. Не гавкал, не рычал, а…
Неважно.
Чужаки.
Понимание оказалось пронзительным.
Чужаки!
Прекрасно. Он голоден.
Эет нагнулся и одним движением схватил надоедливое создание. Оно завизжало и тяпнуло за палец. Зомби лишь рассмеялся — и разорвал зверька пополам.
А потом выдернул лапу и молниеносно обглодал. Вторую…
Кровь текла между пальцев, а Эет рычал и глотал тёплое, ещё вздрагивающее, мясо.
И тут из-за кустов выбежало второе существо. И замерло, худенькое, в изодранном платьице, с длинными тёмными волосами, склеенными морской солью… Застыв, оно широко распахнутыми глазами смотрело на Эета.
Странное. Не похожее на других животных.
Неважно. Это неважно.
Это чужак.
Это мясо.
Создание завизжало и кинулось прочь.
Зомби отшвырнул недоеденную добычу и прыгнул.
Он схватил это странное животное, повалил на землю, вцепился в горло…
Он рвал и глотал, не в силах остановиться… Он никогда не ел ничего подобного. По телу волной прокатилась странная дрожь.
Зомби жрал, повинуясь инстинкту и неведомой дотоле алчности.
Кости хрустели на зубах; наконец, остался только череп — и Эет, нетерпеливо урча, размозжил его о камень.
И с жадностью начал глотать мозг.
Голова пошла кругом. Эет покачнулся — и, чтобы удержаться, схватился за дерево.
Череп вывалился из пальцев.
Юноша часто заморгал — и, нахмурившись, непонимающе огляделся вокруг.
В сознании рассеивался странный туман.
Эет перевёл взгляд на обглоданный детский череп у своих ног, посмотрел на свои руки — их покрывала кровь, — упал на колени и отчаянно замотал головой.
— Богиня! — сдавленно вырвалось у него.
