Звездная ночь, звездное море - Тун Хуа
– Этот препарат вызывает сонливость, поэтому поспи.
Не знаю, от лекарства ли или от жара, но мое тело ослабло так, что даже глаза открыть не получалось. Спустя мгновение я уснула.
Сон был беспокойным. Тело ломило от боли с головы до ног, снаружи и внутри. Не покидало ощущение, будто меня не то жарят в печи, не то засунули в морозильник. Или все по очереди. Голова кружилась. Все плыло, точно в тумане. Но в сознании сидела мысль, что обо мне заботятся. Пусть непонятно, кто именно, однако я была счастлива. Казалось, пока он рядом, я готова ко всему, даже будучи в таком состоянии.
* * *
Когда я открыла глаза, комната была тускло освещена. Поэтому я не могла с уверенностью сказать, сколько времени проспала. Цзюйлань заснул на плетеном стуле рядом с кроватью. Но стоило мне пошевелиться, как он открыл глаза. Горло словно было обожжено изнутри. Открыв рот, я не смогла выдавить ни звука. Помощник все понял и поднес к моему рту стакан воды.
Полстакана утолили жажду, но жгучая боль в горле все еще чувствовалась. А в сочетании с тяжестью в голове и слабостью тела все и правда говорило о том, что я серьезно простыла.
– Как так получилось?..
– После ночи в холодной воде и на холодном ветру. Думаешь, ты сделана из стали? Повезло, что не пневмония.
Он открыл шторы, и в комнату ворвалось яркое полуденное солнце.
– Есть хочешь? Я приготовил кашу.
– Нет… Да. – Голова кружилась, было плохо, и есть вообще не хотелось.
Цзюйлань подошел к глиняному горшку на столе, наполнил миску жидкой кашей и передал мне.
– Поешь.
Спорить не посмела.
Жуя кашу, я осторожно наблюдала за ним. Он уже несколько дней не отдыхал как следует, но его лицо было таким же, как и обычно: никаких следов усталости. Я доела и обратилась к нему:
– Иди отдохни, не переживай обо мне. У меня с детства отличное здоровье, поэтому редко болею и быстро выздоравливаю.
Мужчина какое-то время молча смотрел на меня, затем так же молча забрал у меня миску и протянул другую:
– Выпей.
В ней оказалось черное китайское лекарство, которое пахло чем-то горьким. Хотелось просто сказать: «Это всего лишь простуда, можно обойтись чем-нибудь западным».
– Сам прописал?
– Да, – легко ответил Цзюйлань.
Не люблю средства китайской медицины, но и тут не смогла отказать. Сделав один глоток, я сразу нахмурилась: очень горько и невкусно! Однако под взглядом Цзюйланя отказаться не осмелилась и, задержав дыхание, залпом выпила лекарство. Отставив миску, я ощущала только горечь и вяжущее чувство во рту и сразу же огляделась в поисках воды.
Цзюйлань стоял у кровати, держа стакан с водой, и холодно смотрел на меня, однако стакан не подал.
– Чувствовать себя больной не так уж и приятно. Это тебе урок на будущее. В следующий раз будешь открывать окно и сидеть на холодном сквозняке?
Я подозревала, что этим горьким лекарством он хотел меня проучить, поэтому ничего не сказала и послушно замотала головой. Наконец помощник протянул мне стакан с водой, я сделала несколько быстрых глотков и избавилась от горечи.
– Это средство вызывает сонливость. Если захочешь спать, не сопротивляйся и хорошенько отдохни.
Вскоре мои веки и правда потяжелели и я снова провалилась в сон. На этот раз мне не было не жарко и не холодно, я спала очень крепко.
* * *
Просыпаясь, я ела, принимала лекарства и снова ложилась спать. А уже на следующий день почувствовала себя почти здоровой, за исключением слабости в теле и неприятного чувства в горле. У меня с детства так: здоровье всегда было лучше, чем у Датоу и Ишэна.
Прищурившись, я спокойно взглянула на Цзюйланя. Мой «домашний лекарь» сидел на плетеном стуле около кровати и, скучая, что-то черкал в блокноте. Подняв голову, он убедился, что «пациент» в порядке, опустил голову и продолжил наносить штрихи.
– Что рисуешь?
Он передал мне блокнот. Я приняла его с улыбкой, но по мере того, как листала, улыбка постепенно сползала с моего лица. Помощник нарисовал три наброска: на всех были мы вдвоем, но разного возраста.
На первом я лежала на больничной койке, а Цзюйлань находился рядом и заботился обо мне. Он выглядел как мужчина, который ухаживает за возлюбленной, глядя на нее теплым и мягким взглядом. На втором – мы десятки лет спустя. Я лежала изможденная и больная на койке, а Цзюйлань был рядом и ухаживал за мной, как сын ухаживает за матерью. Третий повторял второй рисунок, но я уже на несколько десятков лет старше. Как будто внук пришел к своей умирающей бабушке.
То были лишь черно-белые наброски, но навыки рисования Цзюйланя поражали: каждый эскиз наполняли реалистичные детали, что создавало ощущение, будто смотришь на фотографии.
При виде последнего рисунка мое лицо побледнело, и я подняла взгляд на художника. Рассудительность всегда прячет его мягкость за внешней холодностью. Если Цзюйлань бывает добр и дает мне повод зацепиться за его чувства, то следом обязательно выкидывает что-то такое, что оттолкнет меня. Я знала, все это Цзюйлань нарисовал не от жестокости, и все-таки мое сердце будто пронзили ножом.
Я мрачно протянула наброски ему обратно.
– Они для тебя, оставь себе.
Я закусила губу, и рука с блокнотом задрожала.
– Ужин готов. Переоденься и приходи, – бросил он, прикрыв глаза.
Когда Цзюйлань ушел, моя вытянутая рука вдруг ослабела, и блокнот упал на пол. Меня била дрожь, и я легла на кровать, обхватив руками колени. Три контрастные картинки ранили душу сильнее любых слов. Они раскрыли мне жесткое будущее и напомнили о реальности, с которой предстоит столкнуться.
Взгляд мой снова упал на блокнот. Можно закрыть глаза и перестать замечать его, вот только реальность такова, что, сколько себя ни успокаивай, от правды не убежать. Стиснув зубы, я свесилась с кровати и подняла блокнот с пола. Цзюйлань, если ты хотел показать мне будущее, то тебе это удалось очень хорошо!
Совладав со страхом, я вновь медленно пролистала три картинки, уделяя внимание каждой детали. «Что-то осталось непонятным – пролистай еще раз!.. Если боишься смотреть на себя на рисунке, открывай – и по новой!.. По-прежнему страшно? Взгляни еще разок!»
Точно ненормальная, я разглядывала эти картинки снова и снова, переворачивая страницы вперед и
