Поцелуй льда и снега - Лионера Азука

Гембрант фыркает, будто хочет сказать: кто в это поверит.

Мои руки зудят от желания свернуть ему шею. С тех пор как привел его в Бразанию, я ни разу не смог надеть на него седло, не говоря уже о том, чтобы проехаться верхом. Только Давина смогла совершить это чудо. Меня уже не удивляет, что торговец лошадьми предпочел убить это могучее и красивое животное.

– Она ушла, – снова бормочу я, разыскиваю скребницу в сене. – Покончи наконец с этим.

Это звучит как приказ самому себе. Приказ, который повторяю каждую ночь, когда сплю на койке у Греты или Вальдура. «Не думай о ней! – направляю я свои мысли. – Она наверняка тоже не думает о тебе».

Но каждую ночь она приходит ко мне во сне. И каждое утро мне все труднее просыпаться. Я хочу убежать туда, где нет ничего, что разделяло бы нас, и мы могли бы быть вместе. Где я смогу прикасаться к ней и целовать столько, сколько захочу. Где на мой вопрос, хочет ли она выйти за меня замуж, она ответит такой теплой улыбкой, что я перестану дышать на какой-то момент.

Это всего лишь сны, упрекаю я себя.

Да, бормочет мое сердце. Но эти сны – единственное место, где я могу делать то, что хочу.

– Леандр.

Я вздыхаю, слыша голос Вальдура у ворот конюшни. Он и Грета внимательно следят за мной. Я едва могу сделать шаг без их наблюдения. Это, как и все остальное, действует мне на нервы. В то же время я благодарен им за заботу. Кроме них у меня никого нет.

– Как долго ты еще будешь горевать? – спрашивает Вальдур. – И жеребец тоже.

Наконец я нахожу скребницу и поворачиваюсь к Элоре, которая стоит в соседнем стойле.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Не ври мне, – ворчит он. – Знаю, как ты себя чувствуешь. Я тоже потерял женщину, которую любил всем сердцем. Но, в отличие от твоей, моя любимая мертва. Тебе нужно сесть на Элору, взять с собой этого безумного жеребца и отправиться к ней.

– И что потом? – рычу я.

Краем глаза вижу, как он пожимает плечами.

– Верни ее, что же еще? Люди спрашивают о ней. Не тебя, потому что тебя они боятся, а Грете и мне уже весь мозг выели. Мы устали слушать, как по ночам ты бормочешь ее имя во сне.

Со стоном я прислоняюсь плечом к боку Элоры.

– Сколько раз мне нужно объяснять тебе, что я не могу просто пойти и забрать ее? Она помолвлена, черт возьми. С королем! Она, наверное, уже прекрасно устроилась и не думает ни обо мне, ни о тебе, ни об этой деревне. Она, скорее всего, уже забыла о нас.

Вальдур фыркает.

– Это работает?

– Что работает? – переспрашиваю я.

– Лгать себе.

Я так крепко стискиваю зубы, что они скрепят, но не могу придумать ответ.

– Я понимаю, это будет нелегко, – примирительным тоном говорит Вальдур, – но я тебя не понимаю. Если бы у меня был шанс вернуть Юринну, я бы перешел все границы, заключил бы любую сделку и нарушил бы каждую клятву. Потому что я любил ее и до сих пор люблю. Я бы не колебался. Каждый день без нее – потерянный день, но у тебя есть шанс вернуть свою любовь. Тебе нужно только быть достаточно смелым, чтобы попробовать.

Смелым. Давина хотела быть смелой и начать новую жизнь. Она не хотела быть с Эсмондом и отправляться к королевскому двору.

– Я не имею права идти к ней, – хрипло говорю я. – Она принадлежит другому.

– Она никому не принадлежит, – возражает Вальдур. – Давина доказала мне, что она очень хорошо умеет выбирать за себя. Почему бы тебе не предоставить ей самой решать?

Потому что это все бы изменило. Потому что она принцесса. Потому что я никогда не смогу ей предложить столько же, сколько король. Потому что это сломает нам обоим жизни. Потому что в худшем случае это может означать нашу смерть.

Обо всем этом и о многом другом я думал вечер за вечером, когда вспоминал о ее улыбке и темно-синих глазах, грозящих потопить меня в своей глубине. Все эти причины имеют смысл; даже одной из них было бы достаточно, чтобы удержать меня от того, чтобы поехать к ней и умолять на коленях вернуться ко мне.

Но против доводов Вальдура все эти причины бессильны. Он навсегда потерял свою любовь. Мне же нужно лишь протянуть руку и хотя бы попытаться вернуть свою. Но я противлюсь этому, тогда как он отказался бы от всего, чтобы Юринна была рядом с ним.

Я дурак!

– Принеси мне вон то седло, – приказываю я ему, резким движением указывая в другую сторону конюшни. – И скажи остальным, что меня не будет несколько дней.

Вальдур вздыхает.

– Ты, наконец, обретаешь здравый смысл, мужик.

Я надеваю на Элору уздечку.

– Это не значит, что я верну ее, – уточняю я. – Но я хочу убедиться, что с ней все в порядке. Что она… справляется. Если у нее все в порядке, я не буду ее спрашивать. Но… если она… не забыла меня…

Мои пальцы дрожат, и мне требуется несколько попыток, чтобы застегнуть последнюю застежку.

– Тогда я спрошу ее, не хочет ли она вернуться со мной. Решение за ней.

Вальдур подает мне седло Элоры.

– Мы ждем вас. И возьми с собой этого проклятого жеребца, иначе он умрет здесь с голоду, потому что никто не осмелится приблизиться к нему.

Я чувствую улыбку на своих губах.

– Я все равно собирался отвести его обратно к Давине. Он принадлежит ей.

– Лучше привези ее сюда, – говорит Вальдур. – Нам всем это выгодно. Она всем нравится. И ты бы наконец перестал убивать всех взглядом. Ты был гораздо спокойнее, когда она была здесь.

Он кладет мне руку на плечо.

– Она хорошо на тебя влияет.

– Я знаю, – бормочу я. – Но не могу измениться. Не могу предать своего друга и короля, но также не могу отказаться от Давины. Я посмотрю, как она, когда доберусь до двора. Я должен прибыть туда завтра утром, если буду ехать всю ночь.

– Мы ожидаем, что ты вернешься с Давиной, – говорит Вальдур, будто ему все равно, в каком затруднительном положении я нахожусь.

Я же, напротив, оказался меж двух огней и не знаю, что выбрать. Моего друга, которого я когда-то любил как брата, которого у меня никогда не было? Или девушку, о которой я почти ничего не знаю, но которая украла мое сердце и упорно не хочет его отдавать?

Глава 25

Давина

Первые несколько дней я прячусь в своей комнате и пускаю только Линнет и Кларис. Последняя составляет мне компанию, когда я больше не могу выносить беспечность Линнет. Она не задает никаких вопросов и не боится взять меня за руку, когда я снова пялюсь в пустоту.

В какой-то момент я не хочу видеть никого из них. И больше не могу подавлять магию, которая почти вырывается из меня. Когда просыпаюсь по утрам, иней покрывает простыни и подушку, а на оконных стеклах появляются ледяные цветы.

Это лишь вопрос времени, когда я стану такой же, как моя бабушка.

В отчаянии пишу несколько писем маме, спрашивая у нее совета, не вдаваясь в подробности. Я никогда не упоминаю Леандра. Ответы матери приходят быстрее, чем я могла бы предположить, они лаконичны и точны, прямо как она сама. Она рада, что моя магия проявилась, и уверена, что со временем я научусь контролировать ее. Она, наверное, предполагает, что я могу сотворить только несколько снежинок, как она…

Боюсь, что кто-то здесь или во фрискийском дворе может прочитать письма прежде, чем они дойдут до моей матери, поэтому не смею писать ей правду.

Я вижу Эсмонда только во время тех приемов пищи, которые мне приходится проводить рядом с ним. Однако от меня не ускользает, что с каждым днем он все больше отдаляется от меня, жалуясь на холод, который исходит от меня. Я не против, в конце концов, не хочу, чтобы он был слишком близко ко мне.

Проснувшись однажды утром, обнаруживаю глубокие царапины на руках. Когда смотрю на них и на окровавленные ногти, то понимаю, что, должно быть, сама поранила себя, когда спала. В течение дня потребность расчесать кожу все сильнее: покалывание моей магии почти сводит с ума.

Когда Линнет замечает мои раны, помогая мне одеться, она резко вздыхает. Мы в ее комнате, потому что я никому не позволяю войти в свою. Там все стены покрыты тонким слоем льда. У меня нет другого выбора, кроме как сказать Линнет правду.