Попаданка для Лунного Императора - Наталья Ринатовна Мамлеева
– Так кто знает имя бога-изгнанника?
– Эрион, – раздался робкий женский голос с передней парты, – бог времени. Предатель. Хотел забрать силы других богов, но не получилось, потому его низвергли. Уже лет тридцать назад.
– Эрион, – согласно повторил лектор. – Тридцать лет назад его выгнали из царства небожителей, с тех пор он ходит среди нас, обессиленный и немощный. Магии у него совсем не осталось, как и у его народа – собирают лишь крупицы, в полную силу магичить не могут.
Интересно… Об этом я не слышала. Видимо, тема была закрытая и никто не любил её поднимать. Насколько я знала, маги времени жили на острове Алексамия, и именно они возмущались, дескать, остров их не остров вовсе, а континент. Пожалуй, это всё, что я знала о них.
Лекция продолжилась. Всех богов местного пантеона было сложно запомнить, каждый имел своё имя, особенности, обряды и храмы, но ритуал Воздвижения, проводимый раз в четыре года, был у всех и по сути похож. Молитвы в храмах имели особую энергетику и собирались в кристаллы, которые потом соединялись в общий артефакт, который был у каждого свой – в Аверладе Призма, например, – и возносились к богам. После этого магический фон восстанавливался на радость всем.
У меня возникла мыслишка о шантаже со стороны богов, но я тут же подавила её как неуместную.
– Мы часто просим у богов в храме чудес для себя, искупления наших грехов и простого счастья, но за всё в этой жизни нужно платить. Нужно отдать дорогую сердцу вещь, чтобы ваши желания исполнились. Это и есть равновесие.
“Дорогую сердцу вещь”, а иногда и само сердце, да? Тут мне очень хотелось вставить едкий комментарий, так как я чувствовала личную обиду, но на ус намотала. Значит, подношения – пусть к исполнению просьбы? Причём, судя по лицам девушек, они вообще не видели в этом ничего особенного. Ох уж это язычество! У всего должны быть разумные пределы.
После лекции нас повели на ужин. С утра во рту и крошки не было! Хорошо, что вчера плотно поела деревенской еды. Эх, как жаль, что попрощаться с селянами не успела – такие чудесные, радушные, душевные люди.
После ужина нас учили молиться. Мы все сидели на коленях перед алтарём в одних подрясниках и возводили руки к небу, вымаливая для себя прощения. К счастью, никаких жертв приносить не заставляли.
После этого разошлись по комнатам. В умывальне было не протолкнуться, поэтому я переждала и последней отправилась на водные процедуры. Когда вернулась, в комнате вели активную беседу по сегодняшнему семинару соседки по комнате, чьих имён я так и не удосужилась узнать.
– Ты ведь санморинка… Значит, ты веришь в Веля? – спросила с любопытством одна из девушек.
– Я верю в людей, – искренне ответила я и пожала плечами. – В их доброту и честность, в их сознательность и разумность. Верить в них мне кажется намного лучше, чем в богов, требующих жертв.
Девушки ахнули от моих слов, нахмурились, переглянулись и… залезли под одеяла, обиженные на меня. Что ж, я тоже не против поспать. Отрубилась я мгновенно, и снилось то, что было под строжайшим запретом для послушницы – сплетённые тела, стоны и жаркий шёпот любимого человека.
Да-да, снилась наша с Яром близость. Я проснулась резко, села на кровати и шумно выдохнула. Ох, если меня в моём мире будут “мучить” такие сновидения, то быть мне до конца своих дней старой девой. Хотя… думаю, и без снов так будет. Я поняла, что влюбилась окончательно и бесповоротно. Вряд ли кто из мужчин сможет затмить Лейарда.
Решила, что раз проснулась, надо сходить в уборную, но едва выскользнула за дверь, как мне на губы легла мужская ладонь. Мамочки! А это ещё что такое?!
Лейард Фамирон
Советники успокоились, когда я вернулся один. Они боялись, что я помчался за непутёвой распутной женой… Если бы они знали, что помчался я не за ней, а за почти незнакомой иномирянкой, от которой потерял голову.
Иногда в эту самую голову лезли недостойные мысли. О том, как мы могли быть счастливы, если я не проведу Воздвижение, не принесу жертву. Аверлад лишится магии, возможно, случится нечто похуже, но… но я буду рядом с этой потрясающей девушкой, с которой я мог быть счастливым, с которой я мог быть собой.
Эти мысли пресекались на корню. Я не давал им развиться, ведь с детства знал, для чего рождён. Я – слуга своего народа. Но сегодня я смог хоть и недолго, но побыть обычным счастливым мужчиной, сжимающим в объятиях любимую девушку.
Мысли то и дело возвращались в воспоминания о прошедшей ночи, точнее, в то утро, когда мы наконец легли спать, насытившись друг другом. Юля оказалась намного горячее, чем в любых моих даже самых смелых фантазиях. Она нужна мне. Значит, нужно сделать всё, чтобы мы оба были счастливы.
Диаруский был отправлен в Санморин, чтобы принять наказание от своего императора. Дальнейшая его судьба меня мало волновала. Тем более с часу на час должен прибыть новый посол, который и будет удерживать Светоч.
После ужина я перешёл сумраком в кабинет, чтобы связаться с Эйрином, но в этом отпала необходимость. Герцог вышел из портала – бледный и растерянный.
– Ваше величество, я смог установить при помощи ритуала связь с Теанией через артефакт и личные вещи, оставленные ей при попытке поймать в ловушку, и сегодня ночью планировал его завершить, узнав точные координаты, но…
Эйрин не договорил. В этот момент я почувствовал, как большой палец на правой руке обожгло болью. Я опустил взгляд на руку и шумно выдохнул – татуировка исчезала. Это заметил и герцог, который закончил свою мысль уже тихо, безэмоционально:
– …но связь оборвалась, будто Теания погибла.
Погибла. Эта мысль пульсировала в моей голове. Я – вдовец? Я стоял и пытался осознать, что Теании больше нет. Мне не нужно проводить односторонний разрыв связи, ведь теперь связи уже нет…
– Она не могла сама решиться уйти за грань, – прошептал я и покачал головой, всё ещё сбитый с толку этой неожиданной оглушающей новостью. – Слишком любила жизнь.
– Тогда кто?
– Тот, кто захотел её убрать как ненужного свидетеля, как ту, что знала, где хранится артефакт, – ответил я и прикрыл глаза.
Теперь шансов найти артефакт практически нет.
– Что мы будем делать, Владыка? – спросил Эйрин, смотря на меня с такой печалью, что я невольно отвернулся,
