Когда землю укроет снег - Татьяна Юрьевна Серганова
Быстрый обед и снова дорога — бесконечный лес, узкие тропы и величие природы. От длительной езды жутко болели спина и ягодицы, а силы, чтобы унять или хотя бы смягчить боль, не было. Но ко всему этому я уже привыкла, хотя монотонность пейзажа начинала надоедать и клонило в сон.
Внезапно возникла мысль, что я уже стала забывать о Заречье, о верном Полкане, о старенькой Райе.
— Где мы будем ночевать? — тихо поинтересовалась у Ирбиса, старательно подавляя зевок.
К нему я тоже уже привыкла и старалась не думать о том, что будет дальше.
— Еще одна наша стоянка, — ответил тот.
Оставалось надеяться, что не под открытым небом.
— За нами еще следят?
— За нами следуют… И будут следовать до самой границы.
— Может, нам не стоит останавливаться на ночлег? Киан и Крис спокойно поспят во время пути, а я выдержу.
— Ты, может, и выдержишь, а лошади нет. Им нужен отдых. Не переживай, все будет хорошо. — Ирбис положил руку мне на бедро. Как у него так получается, вроде такой интимный жест, а пошлости в нем не было. Хотя жар его руки нашел отклик в моем сердце.
Кивнула, задумчиво рассматривая проплывающие мимо нас кустарники. Мне бы его уверенность и спокойствие.
— Расскажешь мне о Долине?
Если его мой вопрос и удивил, то виду он не подал.
— Что тебя конкретно интересует?
— Многое. Ты же знаешь, что в Империи принято считать, будто перевертыши — дикари, которые живут в ямах, выкопанных собственноручно, и следуют только своим животным инстинктам, периодически совершая набеги на Империю, дабы похитить молодых магов.
Тихо рассмеялся, вызывая мягкие волны по всему телу.
— Ты утрируешь.
— Может быть, но ты и сам знаешь, что нам почти ничего не рассказывали о вас и вашей жизни.
— Знаю, — Снежный задумался. — С чего бы начать. Мы называем наш дом Долиной, но на самом деле перевертыши занимают гораздо большую территорию. Долина — это наше сердце, наша столица. У нас нет императора. У нас есть Совет двенадцати лордов.
— Двенадцати?
— Да. Именно двенадцать перевертышей когда-то нашли и первыми стали жить в Долине. А это их потомки.
— И Крис — один из двенадцати лордов?
Теперь-то мне был понятны его гонор и уверенность в собственной исключительности.
— Крис его внук. Долина и прилегающие территории поделены на двенадцать секторов, каждый сектор находится в подчинении своего лорда… Раз в семь лет один из лордов становится послом.
— Избирается или становится?
— Становится, строго по очереди.
— Хм, надо же… А как быть новичкам? Одичавшим, что бегут из Империи, спасая свои жизни? А их родственники, друзья?
Это было не просто праздное любопытство. Ведь как-то мне надо было искать Джека по приезде.
— Они получают кров, защиту, покровительство и работу.
— Где хотят и как хотят?
— Где дадут и кто даст.
Хм… и почему я не удивлена?
— У вас ведется какой-то учет одичавших?
— Хочешь найти брата? Да, ведется. Если, конечно, он не решил сменить имя.
А вот об этом я не подумала.
— Как ты?
— Не только я. Многие рвут с прошлым, беря другое имя. Это как заново родиться. Еще раз.
Да, когда мир от тебя отвернулся, это вполне нормальная реакция. Отказаться от всего, что связывало с прошлым. Начать жизнь с чистого листа, не думая о том, что было до. А смена имени, как ничто другое, помогает это сделать.
Ирбис продолжил свой рассказ о столице, которая была, как и вся Долина, разделена на двенадцать равных секторов, подконтрольных каждому из лордов. Об удивительных особенностях каждого вида перевертышей. О том, что мы, жители Империи, даже и не подозревали, погрязнув в ненависти и злобе. О том, что волки считались лучшими воинами из всех, а добродушные медведи были замечательными сельскохозяйственниками. Такие урожаи собирали, что остальные только диву давались. Хитрые лисы — отличные торговцы и управляющие, а росомахи — непревзойденные оружейные мастера. Из аспидов получались хорошие врачи (говорят, что секрет был в собственном яде, с которым они так часто экспериментировали), из рысей — хорошие животноводы (лошадки, на которых мы ехали, были выращены именно ими).
— А барсы? — перебила я его увлекательный рассказ.
— Барсы, — он замолчал на мгновение. — А барсов крайне мало среди перевертышей, и они могут быть кем угодно. Никто не замечал за ними какой-то определенной тяги или склонности.
И почему я не удивлена, узнав о его исключительности?
— И изменить ничего нельзя? Волки — только воины, лисы — торговцы? И никакого отступления? И свободы выбора?
— Нет, это не панацея. Я лично знаю отличного медведя-врача, и он лучший в столице костоправ. А один знакомый волк — отличный оружейник, его арбалеты одни из лучших. Это не правило, а скорее предпосылки. А вот следовать им или нет — дело каждого.
И продолжил.
Он рассказывал так интересно, что я будто видела наяву высокие каменные стены, что окружали Долину. Ярко-зеленые луга с сочной травой, на которых паслось бесчисленное количество скота, аккуратные домики с резными ставнями и соломенными крышами. В столице дома были прочнее, в два, а иногда и в три этажа, а крышы были из яркой красной черепицы. Мощенные булыжником мостовые, невероятно высокий шпиль Храма Богини, что был виден с любого места в Долине. И невероятное ощущение покоя, что буквально витало в воздухе. Было понятно, что Долина стала Снежному больше, чем просто домом. Она стала родиной, за которую он был готов бороться и отдать свою жизнь.
Постепенно пейзаж стал меняться, деревьев становилось все меньше, появились открытые участки, камней стало еще больше. Временами нам приходилось слезать с лошадей, чтобы пройти какую-то особенно сложную часть пути пешком.
К следующему месту для ночлега мы подошли перед самым закатом, когда яркое оранжевое солнце уже наполовину скрылось за высокими вершинами гор. Это снова была пещера, только немного необычная, появившаяся в изломе скалы и увеличенная весенними грунтовыми водами, что во время таяния снега стекали с вершин и скапливались внутри.
Нехитрый ужин, во время которого мальчики уже клевали носом, и Снежный тихо велел мне уложить их спать, что я и сделала. Легла с ними на шкуру, обняла сонного Киана и принялась рассказывать сказки. Не прошло и десяти минут, как они уснули. Я сама, измученная длительной ездой, с ноющими от боли мышцами (казалось, у меня болела каждая мышца),
