Сесилия Ахерн - Волшебный дневник
— О да, он нам очень помогает, — проговорила она, как отрезала. — Доктор, — смущенно произнесла она, — а что?.. Почему?.. Тамара, ты заболела?
— Нет, я не заболела, Розалин, спасибо. Доктор Гедад, нам сюда, — поспешила я пригласить доктора наверх и побежала вверх по лестнице.
— Ты куда?
— К маме, — ответила я настолько вежливо, насколько мне хватило сил.
— Нет, Тамара, ты же не хочешь ее побеспокоить, — сказала Розалин, улыбнувшись мне и обратив озабоченное лицо к доктору Гедаду, словно намекая ему, что девочка, мол, не в себе. — Тебе самой известно, как важно для нее сейчас много спать. — Она посмотрела на врача: — Ей не хватало сна, что неудивительно при сложившихся обстоятельствах.
— Конечно, — важно кивнул доктор и посмотрел на меня. — Наверно, мне лучше не тревожить ее теперь. Я загляну в другой раз.
— Нет! — крикнула я. — Розалин, она уже целую неделю только и делает, что спит.
Я не могла контролировать свой голос, который напомнил мне о стонах и криках визгливой скрипки.
— Естественно, ведь она почти не спит ночью, — твердо произнесла Розалин. — Не хотите чаю, доктор? Вы не поверите, но я положила в пирог соль вместо сахара. Мама чуть не упала. — Она засмеялась. — Знаю, знаю, ей нельзя есть пирог на завтрак, — извиняющимся тоном проговорила Розалин.
— Как себя чувствует ваша матушка? — спросил доктор Гедад. — Мне говорили, ей нездоровится.
— Я все расскажу вам за чашкой чая, — с живостью ответила Розалин, на что доктор Гедад рассмеялся и снова стал спускаться с лестницы. — Вам, Розалин, чрезвычайно трудно отказать.
Неподвижно стоя там, где остановилась, я с открытым ртом наблюдала за происходящим. В дневнике я уже прочитала о том, что так будет, но не могла поверить своим глазам: доктор с легкостью поддался уговорам Розалин, тогда как наверху его ждала по-настоящему больная женщина.
— Пусть твоя мама еще немного отдохнет, — сказал доктор Гедад. — Я загляну к ней попозже.
— Хорошо, — прошептала я, пытаясь сдержать слезы, потому что понимала: он повторит наверху все, что ему скажет Розалин во время чаепития. Хотя мне все было известно наперед, я все же постаралась проникнуть в кухню, однако Розалин закрыла перед моим носом дверь.
— Если не возражаешь, Тамара, я бы хотела поговорить с доктором наедине о моей маме. Хочу убедиться, что с ней не происходит ничего плохого. Мне кажется, несколько дней она немного не в себе.
Я поспешно сглотнула слюну, потому что почувствовала себя виноватой, ведь это мое появление могло плохо сказаться на состоянии матери Розалин, однако чувство вины исчезло, едва успев появиться, и я вновь разозлилась. Мне было плевать на старуху, и я не могла сдержать гнева из-за того, что Розалин не пустила доктора к моей маме.
— Да, конечно, Розалин, я все понимаю, но мне нужно сделать в точности то же самое для моей мамы, — с вызовом произнесла я и повернулась к ней спиной, прежде чем она успела вымолвить хоть слово, после чего вихрем метнулась наверх. Когда дверь в кухню закрылась, я вошла в мамину комнату. Она спала, свернувшись клубком, словно в утробе своей матери.
— Мама, — тихонько прошептала я, опускаясь на колени и несильно дергая ее за волосы. Она застонала.
— Проснись, мама.
Она открыла глаза.
— Мамочка, тебе нужно встать. Я позвала доктора. Он внизу. Спустись к нему. Или как-то иначе привлеки его внимание. Пожалуйста, сделай это для меня.
Но она вновь со стоном закрыла глаза.
— Мамочка, послушай, это важно. Доктор сумеет тебе помочь. Она открыла глаза.
— Нет, — прохрипела она.
— Знаю, мама, знаю, ты очень сильно тоскуешь по папе. Я знаю, ты очень любила его и, наверно, думаешь, что жизнь больше никогда не будет лучше, но это не так, надо только постараться, и она станет лучше.
Мама закрыла глаза.
— Пожалуйста, мамочка, — прошептала я, и слезы хлынули у меня из глаз. — Ты должна сделать это для меня.
Заснув, мама снова задышала медленно и глубоко, а я стояла на коленях возле ее кровати и плакала.
С первого этажа до меня доносились приглушенные голоса беседовавших в кухне доктора Гедада и Розалин. В конце концов кухонная дверь отворилась, и я, вытерев слезы, опять потрясла маму, чтобы разбудить ее.
— Ладно, мама, он будет тут. Тебе надо всего лишь подойти к двери. Это все. Больше от тебя ничего не требуется.
Она испугалась, поняв, что мне удалось разбудить ее.
— Пожалуйста, мама.
Она была в замешательстве. Я выругалась и бросилась вниз, успев остановить Розалин, когда та уже открывала входную дверь.
— А, Тамара, я поговорил с Розалин и считаю, что твою маму лучше всего на некоторое время оставить в покое, но я вернусь, как только смогу быть ей полезным. Если захочешь позвать меня, вот моя карточка.
— Но я уже позвала вас, чтобы вы сегодня посмотрели мою маму.
— Это понятно, но мы поговорили с Розалин, и мне ясно, что это делать не обязательно. Тебе не о чем беспокоиться. У твоей мамы и вправду тяжелое время, но вряд ли у тебя есть серьезные причины тревожиться за ее здоровье. Уверен, ей надо отдохнуть, и тогда к ней вернется ясность мыслей, — по-отечески проговорил доктор Гедад.
— Но вы ведь даже не взглянули на нее, — со злостью возразила я.
— Тамара… — предостерегающе произнесла Розалин.
Доктор Гедад явно чувствовал себя не в своей тарелке, потом я увидела по его лицу, что он усомнился в своем решении, он как будто спрашивал себя: какие основания у него доверять или не доверять Розалин? И Розалин тоже это увидела, поэтому тотчас принялась действовать.
— Доктор, мы благодарим вас за то, что вы к нам заглянули, — ласково произнесла она. — Пожалуйста, передайте привет Морин и вашему сыну…
— Уэсли, — подхватил доктор. — И вам спасибо. Благодарю за чай и булочки. Я не почувствовал в них ни крошки соли.
— О нет, соль была в яблочном пироге, — подевчоночьи засмеялась Розалин.
И доктор Гедад ушел. Розалин проводила его и повернулась ко мне лицом, но я прошагала мимо нее, открыла дверь и громко захлопнула ее за собой. Пошла по дороге. На улице было тепло, и сладко пахло свежескошенной травой и коровьим навозом. Издалека доносился шум газонокосилки Артура, и этот шум мотора для Артура, сконцентрировавшегося на неотложных задачах, заслонял весь остальной мир. Слева, и тоже довольно далеко, я заметила сестру Игнатиус в бело-голубом одеянии посреди зеленого лугового пространства. Вся трепеща от ярости, словно в жилах у меня текла не кровь, а содовая шипучка, я бросилась к ней. Перед сестрой Игнатиус в траве стоял мольберт, и она вглядывалась в замок, поднимавшийся вверх примерно в четверти мили от нее, а прямо перед ней были лебединые озера в тени гигантского дуба. Солнце уже успело прогреть утренний воздух, и небо сияло голубизной, на которой не было ни единого облачка. Наверное, сестра Игнатиус настолько увлеклась своим занятием, что низко склонила голову к бумаге и проводила языком по губам, словно повторяя движения кисти.