Tenten - Дженни (фанфик по Сумеркам)

Сидя в сторонке, мы наблюдали за тем, что происходит на импровизированной сцене. Пришли несколько парней. Мисси сфотографировали с каждым из них, а потом сделали общее фото.

— Сейчас сцена третья, пожалуйста, — раздался голос кого-то из сидящих за столом. — И не стесняйтесь, девушка, покажите нам стр-р-радание.

Этот кто-то так и произнес последнее слово, выделив его интонацией, с длинной, рокочущей «р-р-р» посредине.

На пустующее пространство перед столом было поставлено несколько стульев. Свет изменился, и теперь единственное яркое пятно выхватывало из темноты эти стулья и людей стоявших рядом с ними. Все остальное окунулось во мрак.

Что-то щелкнуло, как кнут невидимого пастуха, зычный голос крикнул слово: «МОТОР!».

Стало твориться невероятное. Молодые люди, которые только что мило позировали перед камерой фотографа вместе с Мисси, грубо хватали её руками, словно собирались порвать на части. Она отбивалась, но силы были не равны. Мое сердце колотилось где-то у самого горла, в ушах шумело, перед глазами плыли цветные пятна. А там, в круге света мелькали оскаленные лица парней, превратившихся вдруг в некие подобия диких животных. Их руки с пальцами, больше похожими на когти, терзали тело девушки, задирали одежду, оголяя ноги и живот, выкручивали ей запястья, хватали за бедра. Цветные пятна становились больше, наливались темнотой, милосердно скрывая от меня страшную картину и только слышно было, как кричит Мисси. Страшно, надрывно…

А вокруг тишина и лес. Перед глазами крыша салона большого автомобиля с люком из темного стекла. В голые ноги впиваются иглы холода и сильные, будто свитые из стальных канатов руки мужчины в черной куртке. Боль и омерзение. Отвратительное чувство униженности, грязного тела и бессилия. Снег, касающийся оголенной кожи.

Брэйди, выходящий из-за деревьев…

Ла-Пуш. Неширокая улица. Аккуратные и не очень домики с лужайками, подъездными дорожками и почтовыми ящиками у въезда…

Берег океана, ночь и яркий костер. Дом в два этажа. Подъездная дорожка. Золотистый фордик припаркован кривовато. Сразу видно, что торопилась…

Деревянный стол у окна, нарядный плетеный абажур. На маленькой кухне за столом вся семья: мама, хитро поглядывающая на меня, Вихо, прячущий улыбку за чашкой кофе, Брэйди…

Воспоминания всплывали урывками, отдельными фрагментами, пятнами. Они были нечетки и расплывчаты, словно я смотрела на них сквозь запотевшее стекло.

Еще одна кухонька. Совсем тесная. Она становится еще теснее после того, как вслед за мамой туда входит Вихо…

— Видишь ли, Джен — вздохнув, говорит он. — Я люблю твою маму и хочу, чтобы она стала моей женой…

— Мы уедем в Америку, и там будем жить. Вместе.

По тому с каким придыханием мама произносит последнее слово, сразу видно что именно это ее радует больше всего. — У Вихо есть сын, Брэйди. Он старше тебя на три года, но, думаю, вы подружитесь. Вихо говорит, что он славный парень…

Оренбург…

Архангельск…

Саратов…

Джубга…

Тамбов…

Краснодар…

Неширокая пыльная улица с огромными лопухами, растущими по обочинам дороги. Деревянный некрашеный забор. Калитка. На крылечке папка гладит между ушей огромного пса. Мутный взгляд папки останавливается на Женечке, замершей посредине дорожки, ведущей к крыльцу, он ворчит: «О, одна явилась», криво ухмыляется, и подталкивает пса по направлению к ней…

Женечка, Дженни, Дженн.

Я.

Память обрушилась, как лавина. От мелькания всполохов из мгновенных точечных воспоминаний голова гудела нещадно. Хорошо, что я не кричала. Просто закрыла лицо руками и скорчилась на табуретке, глубоко дыша, сглатывая и снова глубоко дыша.

— Напугалась, детка. Какая впечатлительная. Выпей водички.

Голос вырвал меня из оцепенения. Открыв глаза, я увидела, что надо мной склонилась женщина, невысокая, сухонькая, с каштановыми волосами и ухоженным лицом, по которому трудно определить возраст. Ей могло быть тридцать, а могло быть и под пятьдесят. Она протягивала мне стакан с водой и улыбалась.

— Держи. Когда-нибудь ты обязательно станешь актрисой. Но не сейчас. Хорошо?

Она уговаривала, как маленького, капризного ребенка, а я глотала воду и судорожно соображала, что же теперь делать?

Сколько я уже здесь? Недели три. Почти месяц. Как долго. Господи, а как же мама?! Она же с ума сходит. Впрочем… Почти месяц. Наверное и найти-то уже отчаялись. По крайней мере, найти живой. Надо как-то дать о себе знать, позвонить. Вот выйдем с этого чертового кастинга и надо сразу позвонить маме, сказать, что жива, что все в порядке, попросить чтоб приехали за мной, чтоб забрали домой.

Не могли про меня позабыть. Никак не могли. Наверняка, искали всем миром. А, может, ищут до сих пор. Полиция. Брэйди.

Боже мой! Брэйди!

Звонить сразу перехотелось. Поговорить с мамой и успокоить её, было бы славно, но тогда придется вернуться в Ла Пуш. В тот дом, где я буду каждый день видеть его и вспоминать, как он вышел из-за деревьев и увидел на снегу обнаженное, испоганенное тело девушки. Своей девушки. Нареченной. Если легенда, рассказанная у костра правдива, как утверждал сам Брэйди, и он запечатлен. Впрочем, наверное она в самом деле правдива. Ведь был же волк. Огромный, грозный, разъяренный зверь.

Красивый.

Почти такой же красивый, как человек, превратившийся в него. Брэйди. Наверное, я смогла бы привыкнуть к этому зверю. Может быть даже полюбить. И уж конечно, я бы его не боялась. Глупо бояться Брэйди. Кем бы он ни был, волком или человеком. Все равно. Он бы не дал меня в обиду. Если бы успел.

Хорошее слово «если бы». Если бы он успел. Если бы я не психанула глупо, по-детски и не укатила бы в Сиэтл. Если бы не села в чужую машину. Если бы, если бы, если бы…

Кто-то из великих сказал, что история не имеет сослагательного наклонения. Это правда. А еще говорят: «Сделанного не воротишь». Тоже верно. Что произошло, то произошло, окончательно и бесповоротно испортив мне жизнь, уничтожив надежду на будущее, растоптав первые, совсем еще слабые, хрупкие, как нежные огуречные плети, ростки моего счастья.

Его больше не будет. Брэйди не сможет забыть того, что видел. И простить не сможет.

Никогда.

Не поеду я в Ла Пуш. Уже месяц, как пропала. Самый страшный удар уже пережит. Вред, причиненный моим бессознательным бегством, уже отравил жизни близких. Они будут поддерживать друг друга и как-нибудь переживут потерю. А я жить рядом с Брэйди, не имея возможности дотронуться до него, не смогу. Он бы не стал шарахаться от меня. Слишком хорошо воспитан. Но и относится по-прежнему не смог бы. Происшествие в лесу глубоко похоронило наше будущее. То будущее, о котором я мечтала.