Карина Демина - Механическое сердце. Черный принц

Грейтон погрозил ей сухим кулачком и поспешно добавил:

- Ваш супруг отказался уходить. И будить вас не велел.

Надо же, какая вдруг забота. Горько.

Зачем он пришел?

Объясниться? Добить словами, слышать которые Кэри не желает? И сказаться бы больной, спрятаться в пустой стылой комнате.

- И где он?

Нельзя прятаться всю оставшуюся жизнь. И Кэри поднялась, надеясь, что выглядит не слишком жалко. Жалости она не потерпит.

…гостиная в пурпурных тонах, некогда роскошная, с тяжеловесной мебелью и позолотой, вишневыми шпалерами и камином мраморной облицовки.

Камин сохранился, но мрамор пожелтел, картины исчезли, оставив на ткани обоев темные характерные прямоугольники. Поблек пурпур, а тяжелые гардины пропылились. Из мебели остался низкий столик, который обжила дюжина глазурованных ваз, и пара кресел, заботливо укрытых чехлами.

Брокк спал.

Он сидел, повернувшись к окну, вытянув длинные ноги, почти упираясь ими в гардины. Мерз во сне, и обнял себя, съехал как-то, и поза наверняка была неудобна.

Устал, должно быть.

Он подолгу мог обходиться без сна. И зачастую засиживался в мастерской допоздна, а когда Кэри случалось задремывать, накрывал ее пледом. Он специально купил клетчатый лоскутный плед, и подушку смешную, с кисточками.

Тогда ей виделся в этом подарки скрытый смысл… она во всем видела скрытый смысл.

- Здравствуй, - сказала Кэри с порога, осторожно притворив дверь.

По дому гуляли сквозняки.

А Брокк, проснувшись, потянулся, скривился и руку больную прижал к боку. Ноет опять? Ему нельзя перемерзать. И отдыхать надо больше, но он же не послушает.

- Здравствуй, - сиплый мягкий голос.

И взгляд такой, что…

- Зачем ты пришел?

…чтобы сделать ей больно? Сказать, что ему очень жаль, что следовало бы решиться на разговор раньше, что Лэрдис…

От этого имени скулы свело.

- Поговорить, - Брокк растирал искалеченную руку, пальцы ее застыли полураскрытыми, и большой нервно подергивался. - Если у тебя найдется время.

- А если нет?

- Подожду, когда появится, - ему все-таки удалось сжать кулак.

- И как долго собираешься ждать?

- Столько, сколько понадобится, - Брокк потер переносицу и поднялся. - Кэри… пожалуйста, позволь мне все объяснить.

Чехол запыленный, и сальные желтые пятна проступили на спинке. И Кэри не решилась сесть в кресло, она встала за ним, положив руки на спинку. Наверное, все выглядит так, будто она прячется за креслом от Брокка… и да, она прячется.

- Я тебя слушаю, - голос все-таки дрогнул.

Тишина.

Старый дом следит пустыми глазами окон, впервые взгляд его обращен вовнутрь. И заиндевевшие веки гардин складками пошли, морщинами, но вздрагивают на сквозняке, шевелятся, словно дом пытается очнуться от годового сна.

- Ты не можешь здесь оставаться, - Брокк обвел взглядом комнату.

- Почему?

- Потому что этот дом непригоден для жизни.

- Да, пожалуй, я слишком долго не уделяла ему должного внимания. Придется исправлять, - под тонким саваном чехла пальцы ощущают резьбу. Рисунок из листьев и грубоватых цветов, кажется, прежде они были покрыты позолотой.

…золота в доме не осталось.

- Пожалуйста, Кэри, вернись. Я понимаю, что ты обижена, и что у тебя есть на то все причины…

Есть. И он замолкает, не решаясь озвучить имя этой причины, а Кэри не спешит помогать. Если она откроет рот, то снова разрыдается.

Не сейчас.

Позже, когда он уйдет. А он уйдет и… и наверное, навсегда. Но лучше так, чем и дальше лгать себе, сочиняя для них двоих несуществующую историю.

- Все получилось глупо. Нелепо. И я не знал, что Лэрдис летит… проклятье, да я в жизни не дал бы разрешения. Понятия не имею, как она попала на борт и… - он говорил, запинался, злился.

Перчатки стянул.

Рубашка мятая, а на левом рукаве бурые пятна, не масла, но крови с живым железом смешанной. И рукав этот мокрый облепил темные жилы механической руки.

- Высаживать было поздно, мы уже поднялись… и я не знаю, что на самом деле ей нужно.

- Ты.

- Мне это, конечно, льстит, но я не настолько наивен, чтобы снова ей поверить, - Брокк опустился в кресло и, прижав пальцы к вискам, пожаловался. - Голова болит.

От нервов, от переутомления.

И наверняка он тоже провел ночь без сна… если в этом кресле. В кресле спать неудобно.

Голоден?

Наверняка.

Устал безумно. Кэри помнит, каким он возвращался с испытаний и как порой задремывал во время ужина. Однажды и вовсе уснул, положив голову на скрещенные руки, так и не дождавшись жаркого.

Забавный.

Родной… чужой и обманываться не следует.

- Вернись. Пожалуйста.

- Зачем?

Молчание. И Брокк хмурится. Трет покрасневшие глаза, и на щеке прорезаются пятна живого железа, которые, впрочем, исчезают быстро.

- Кэри…

Нервы-нити.

Сквозняк по ногам. И руки озябли, покраснели… на ярмарке она тоже замерзла, и Брокк купил альвийский кувшин из бледно-розового дерева. Внутри кувшина горела свеча, и стенки его тонкие светились. Они становились горячими, и Кэри грела руки.

Брокк сказал, что хватит для двоих.

И накрыл ее ладони своими. На железных пальцах его таял снег, точно они и вправду были живыми.

- Уходи, - она отступила от кресла, задев стол, и вазы закачались, задребезжали сухо, касаясь друг друга стенками. Старые, треснувшие. - Уходи и перестань меня мучить.

- Нет.

Он стоял по ту сторону стола, скрестив руки на груди.

- Не перестанешь?

- Не уйду. Кэри, я твой муж и…

- О, неужели ты вспомнил? - болезненный нервный смешок.

- Я не забывал. Кэри, произошло недоразумение, которое я исправлю. Обещаю.

- Исправишь? Как исправишь?

Сотрет вчерашний день? Перепишет наново?

Молчит.

- Это был мой полет. А ты отдал его ей.

По старой вазе беззвучно расползается трещина. По белому и по синему, раскалывая рисованные цветы. От горлышка и до дна.

Еще немного и рассыплется ваза пополам.

Наверное, следует замолчать, но Кэри устала притворяться. И вазу поднимает, сжимает, в тщетной попытке остановить неизбежное. Глина хрустит, и трещина расползается быстрее.

- Наверное, я сама виновата. Ты изначально был со мной предельно откровенен. Но мне казалось, что я могу стать не только другом. Я хотела… Дита просила тебя не торопить. Набраться терпения.

Все еще молчит.

Если бы прервал, словом ли, жестом, Кэри замолчала бы. А он стоял, скрестив руки, смотрел сверху вниз, хмурый, раздраженный и… виноватый?

- И я ждала. Целый год ждала, пока ты, наконец, заметишь… дура, да?

Ваза разваливается на две половинки.