Элизабет Ричардс - Феникс
— Мне жаль, — удается выговорить Эшу.
— Я все понимаю. Ничего страшного, — успокаиваю я его, а потом поворачиваюсь к Элайдже. — Нам нужно накормить его. Я вроде слышала тут летучих мышей. Может быть, нам удастся поймать одну из них...?
Элайджа мотает головой.
— Даже, если мы её поймаем, он ей одной не насытится.
Мои глаза жгут слезы, и я смахиваю их, ненавидя себя за то, что не могу помочь парню, которого люблю. Вирус убьет не только меня, он убьет и его. Элайджа, не говоря ни слова, прокусывает запястье и подносит руку, из ран которой сочится кровь, к Эшу.
— Лучше умереть, — сплевывает Эш.
— Ты умрешь, если не поешь, — отвечает Элайджа.
— А твоя кровь не убьет его? — спрашиваю я.
— Нет. Для Дарклингов токсичен только яд Бастетов, а наша кровь наоборот, может предать им сил, — говорит он.
Я поворачиваюсь к Эшу и умоляюще прошу его:
— Пожалуйста, попей Эш. Ради меня?
Эш на мгновение закрывает глаза, а потом берется за руку Элайджи. Он прижимает губы к ранкам и начинает пить, сначала потихоньку, а потом все с большей жадностью. Из его горла раздается стон и он ближе подносит руку Элайджи. Элайджа слегка покачивается, но не вырывается. Кровь стекает по губам Эша и капает на землю. Он пропускает пальцы сквозь волосы Элайджи и оттягивает его голову в сторону, а потом впивается ему в шею. С губ Элайджи срывается вздох, когда в его кровь проникает Дурман. Он повисает на Эше, а его дыхание становится прерывистым.
— Хватит, — говорю я, спустя минуту, когда понимаю, что Элайдже больше не выдержать.
— Нет, — рычит Эш, его губы малиново-красные. — Еще.
— Отпусти его, — твердо говорю я.
Он отпускает Элайджу и тот падает спиной к стене, одурманенный и истощенный. Но жажда Эша никуда не делась, его глаза по-прежнему дикие и голодные. Прямо как глаза у Разъяренного, который убил моего отца. Он замечает страх на моем лице и будто в нем срабатывает выключатель, внутренний зверь снова приручен. Эш вытирает рот и ему каким-то образом подняться на ноги. Он что-то бормочет о том, что ему нужно отлучиться в уборную и идет вглубь туннеля, хотя я понимаю, что он просто стремится убраться подальше от меня.
Когда Эш уходит, я склоняюсь к Элайдже, чтобы прощупать его пульс. Он замедленный, но ровный.
— У тебя все в порядке? — спрашиваю я, отрывая еще одну полоску ткани от черного платка Эша и обматывая её вокруг кровоточащей руки Элайджи.
— Все искрится, — говорит он мечтательно.
— Это Дурман. Тебе от него весело, — отвечаю я. И это еще мягко сказано. Помниться, как-то Эш тоже накачал меня им — эйфория и видения были очень насыщенными. Я даже сейчас немного завидую Элайдже. Мне бы тоже хотелось получить немного счастья, даже, если оно вызвано химической реакцией. На меня давят боль от утраты сестры и моя болезнь.
Я расстегиваю рубашку Элайджи с тем, чтобы стереть сворачивающуюся кровь с его шеи и груди. Элайджа тихонько урчит, наслаждаясь моими прикосновениями, когда я провожу клочком ткани по его загорелым мышцам. Я стараюсь не обращать на это внимания, зная, что сейчас он под Дурманом и ничего не может с собой поделать. Однако у меня возникает чувство, что это нехорошо, что я обтираю его, когда мой жених находится совсем рядом.
— Спасибо, что помог Эшу, — тихо говорю я, когда заканчиваю перевязывать его.
— Для тебя все, что угодно, красотка. — Элайджа поднимает руку и проводит ею по моей щеке. — Я люблю тебя.
Я отстраняюсь от него, пораженная произнесенными им словами. Это все Дурман, уверяю я себя. Под его действием они любят всех, даже, если на самом деле это не так. Элайджа заснул с улыбкой на своих чувственных губах, и я знаю, что ему снятся хорошие сны. Что до меня, то я сомневаюсь, что мне удастся сомкнуть глаза.
У меня за спиной происходит какое-то движение, и я поворачиваюсь. Из тени бесшумно выходит Эш, его глаза блестят. Он выглядит очень несчастным. Он даже не смотрит на меня, просто садится на землю и прислоняется спиной к стене, а потом закрывает глаза.
— С ним все будет в порядке? — спрашивает Эш спустя мгновение.
— Когда он проснется, то у него будет жуткое похмелье, но с ним все будет в порядке.
Эш слабо кивает и отворачивается от меня, но я успеваю заметить, как у него по щеке скатывается слеза.
Глава 23
ЭШ
ЦИФРОВОЙ ЭКРАН слегка тускнеет, когда аккумулятор начинает подсаживаться. Я всю ночь смотрю новости, стремясь, чтобы мои мысли были все время чем-то заняты, но ничего не выходит. Все о чем я думаю, это о том, как Элайджа признался в любви Натали, подтверждая тем самым мои опасения, что она изменяет мне с ним. Я выключаю цифровой экран, чтобы он окончательно не разрядился.
Голова Натали лежит у меня на коленях. Я аккуратно убираю белокурые волосы с её лица. Меня переполняет горе. Но, несмотря на всю ту боль, злость и унижение, которые испытываю, я все равно люблю её. Я не могу винить Элайджу, что он так сильно увлекся ею — она потрясающая. А она те же чувства к нему испытывает? Натали, кажется, была ошеломлена его признанием, так что может, её чувства к нему не так сильны, как его к ней. Это дает мне надежду, что, может быть, я еще не потерял её.
Элайджа шевелится и просыпается. Он садится и стонет, хватаясь за голову. Дурманное похмелье — частое побочное явление, если в вас попадает яд Дарклинга. Колотые раны на руке и шее еще не зажили, заставляя мою жажду вернуться, да еще и с удвоенной силой. Я пытаюсь не думать, какая у него вкусная кровь. Прежде я не пробовал ничего похожего на кровь Бастетов. Она такая вкусная. Мне хочется еще.
— Даже не думай, Дарклинг, — говорит он, читая мои мысли.
— Могу сказать то же самое и про тебя. — Для голодного Бастета прямо сейчас я выгляжу очень аппетитно.
Он закатывает глаза.
— Не обольщайся. Ты не в моем вкусе.
— Разумеется, ты предпочитаешь блондинок, не так ли? — огрызаюсь я.
Он смотрит на Натали, а потом снова переводит взгляд на меня. У него между бровей пролегает морщинка.
— Мне она не интересна, — говорит он.
— Не лги. Я видел вас в лаборатории. Она взяла с тебя обещание не рассказывать кое-что, что могло бы меня ранить. И если ты не пытаешься переспать с ней то, что это? — требовательно спрашиваю я.
Элайджа опять смотрит на Натали, явно чем-то терзаемый.
— Ну? — Мой гнев растет. Почему бы ему просто не сознаться? — Прошлой ночью ты признался ей в любви.
Он кажется искренне удивленным.
— Серьезно? За меня говорил Дурман.
— Вот дерьмо. — Меня пронзает ужасная мысль. — И как давно это длится между вами?
