Гувернантка для капризного принца (СИ) - Константин Фрес
Не из его мира. Эвита, хоть и редкая гадина, это та пара, которая ему нужна, которая ему подходит. Он ее усмирил бы, обломал, заставил бы быть рядом с ним. У них, кажется, это принято. Страсть и насилие ходят рука об руку. Но он Эвиты лишился…»
В этот самый миг Маша вдруг отчетливо поняла, что Эвиты в самом деле нет.
Совсем.
Нет ее знаний, нет ее воспоминаний, и за подсказками обращаться больше не к кому!
Принц был прав — после касания к ошейнику не выживают.
Эвита и не выжила.
Магия выкинула ее душу навсегда из ее тела, оставив Машу одну.
Растерянную, испуганную.
— Ну — тихо произнесла она, кое-как уняв бившую ее крупную дрожь, — теперь вы знаете все. Давайте. Убивайте меня. У меня только одно желание.
— Какое же? — преувеличено спокойно спросил принц, испепеляя Машу взглядом.
— сделайте это милосердно, — тихо произнесла она. — Я освободила вас. Вы о том мечтали, и я мечту вашу исполнила. Помните об этом. Я не хотела причинить вам вред.
— Жизнь за жизнь, — вдруг ответил Альберт, поднимаясь и принимаясь застегивать одежду. — Ты мне ее вернула, и за это я не отниму твою.
У Маши вырвался вздох облегчения.
— Кроме того, — продолжил принц, — мы все еще женаты. Я не могу избавиться от той, что даровала мне магия. Ее волей не раскидываются. Так что я покуда запру тебя и подумаю над тем, как с тобой поступить.
«Для человека, понесшего только что серьезную потерю, он слишком великодушен», —
подумала Маша с горькой усмешкой.
— Как зовут тебя, женщина? — так же невозмутимо спросил принц, натягивая роскошный камзол. — Если не Эвита, то как?
— Мария, — ответила Маша, опуская голову.
— Я запомню, — принц вдруг почему-то сдержанно поклонился.
Носком сапога подцепил нитку; порванный ошейник, и швырнул его ближе к камину.
От жара нить скрутилась, поплавилась, словно была синтетической.
«Ага, — подумала Маша. — Дракон-то свободу почуял. Сейчас он мамке все ее грешки припомнит. Может, оторвется на ней, и на меня злости уже не хватит?»
В этот миг в дверь потайной комнаты тревожно застучали. Раздались голоса, зовущие принца.
— Ваше высочество! — вопили преданные слуги принца. — Ваше высочество, скорее!
Юродивая невеста убила королеву!
— Вот демон! — в один голос изумленно вскричали принц и Маша, притом очень искренне.
Оба таращили глаза и не знали, что и сказать на это известие.
Принц был в глубочайшем изумлении.
Такой прыти от новоявленной невесты он не ожидал.
Убить королеву?!
Эту хитрую, изворотливую змею, которая сама носит в рукаве отравленное оружие?!
Которая сама даст фору любому в злодействе и в убийствах? Которая коварна и безжалостна, как ледяное море в бурю?!
— Как это вообще возможно?! — изумился принц.
Тот факт, что его, дракона, обошла какая-то девица, до сих пор ссущаяся в постель, пребольно кольнул его самолюбие. Единственное, что немного утешало его — это то, что сам он был в этот момент очень сильно занят.
— Поздравляю, ваше величество! — едко произнесла Маша.
Принц резко обернулся к ней. Его темные глаза сверкали как агаты.
— Что?. — произнес он. Вид у него был странный. Пламенный, и вместе с тем отсутствующий.
— Король умер — да здравствует король, — пояснила Маша. — В нашем случае, умерла королева. Полагаю, вы не отдадите короны лиданийцам?
Принц смолчал, хотя вид у него стал абсолютно одержимый.
— Королеву запереть — резко бросил он вдруг кратко кивнув на Машу. — С лиданийцами я сам разберусь.
И он вышел поспешно, на ходу застегиваясь и заметая длинным плащом следы.
Кто знает, хотела ли Берта убить старую королеву, или просто так вышло. Никому лиданийская принцесса не говорила о том, что происходило в ее голове. И уж не расскажет никогда.
Да только вечером, когда слуги ее уложили в постель и оставили одну. Берта и не думала слать.
Сначала она храпела, старательно изображая спящую. Чмокала как будто во сне и тихонько что-то бормотала, будто беседуя с кем-то во сне.
Она часто так делала.
Зная ее буйный, коварный и непредсказуемый нрав, слуги вечером опаивали ее сонным снадобъем. Принцесса поначалу пила его, делалась спокойной, умиротворенной, и засыпала. Но очень скоро раскусила эту хитрость, научилась опознавать отвар по запаху и специфическому привкусу, и тайком выливала его под стол или в кровать, делая вид, что в очередной раз напрудила в чистое белье.
Зато после, глубоко ночью, усыпив бдительность слуг, присматривающих за ней, принцесса выбиралась из своей постели и шла творить то, что взбредало ей в голову.
А взбредало ей всякое, и никогда ничего доброго.
Чем болела принцесса, было непонятно, и болела ли вообще — тоже. В ее голове странным образом уживались беспросветная, первобытная жесточайшая глупость и невероятная хитрость.
Знания, которые принцессе пытались привить при дворе ее отца, не дали глубины ее разуму, не породили сколь-нибудь высоких мыслей. Принцесса просто была набита ими как пустой мешок ненужными изломанными вещами.
Зато если дело касалось выгоды, принцесса была расчетлива и умна, как сто тысяч чертей.
Не было ни единой вещи, которую принцесса не могла бы получить — выклянчив, обменяв, стащив, — если ей того сильно хотелось.
И сегодня ее выгода была заключена в теле Эвиты.
В роскошном, сильном и молодом теле красавицы-герцогини, которое вожделеют все мужчины.
Берта, хоть и была дура дурой, а прекрасно понимала, что красивая и здоровая женщина может добиться большего от вожделеющего ее мужчины.
Без угроз, без пыток, к каким она прибегала, насильно женя на себе зазевавшихся привлекательных конюхов с целью провести веселенькую брачную ночь.
И как ее жених, красавец Альбер, смотрел на Эвиту, дура Берта тоже приметила.
Хоть женишок и помалкивал, злобно сопя в две дырки. И от своей невестушки-Берты рыло неблагодарное воротил!
Околдованный, связанный магическими путами, с грубо заткнутым магией ртом, он рвался всей душой к Эвите. Воздух кипел вокруг него от бессильной ярости принца. И
поэтому Берта очень заинтересовалась, а что там, под платьем у герцогини Эвиты, чего так сильно хочет Альберт.
Именно для этого она велела раздеть Эвиту и заставляла ее танцевать голышом.
Чтобы рассмотреть ее как следует.
А не для чего-либо еще.
И увиденное ей понравилось настолько, что она решилась на переселение в эту юную и прекрасную оболочку.
Надо отметить, что об этом Берта подумывала давненько.
Кто знает, было ли больное, некрасивое тело ее собственным с рождения, или же она впрыгнула в него случайно, вынужденная делать выбор как можно скорее, сию секунду.
Да только скуластое
