Издержки дипломатии (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна

– Это мало успокаивает. Всё, можно открывать. Мне кажется, стало гораздо лучше, - проговорила она задумчиво.

Отражение ответило вполне ясным взглядом. Глаза всё еще были слегка покрасневшие, да и в остальном следы слёз угадывались, но для этого требовалось точно знать, что они были. А без этого все следы можно было списать на тысячу других причин.

– Спасибо.

– Идём, верну тебя Шаду, пока он не поднял панику. Ты не против как-нибудь встретиться со мной? Хочу познакомиться поближе. И, честно сказать, мне ужасно интересно, как у вас всё вот так сложилось, а брат оказался ужасно щепетилен в этих вопросах и категорически отказывается тебя обсуждать. Не в ближайшие дни, конечно, встретимся, а попозже, когда станет спокойнее. Где-нибудь посидим, выпьем кофе.

– Буду рада, - искренне согласилась я. – А твои глаза?..

– Всё не так ужасно, - улыбнулась она. – Мне тяжело несколько часов около полудня, вечерний свет не ранит.

Шад панику поднимать и не думал. Он сидел на той же скамье, удобно развалившись и вытянув ноги, с добытым где-то стаканом пива, и выглядел вполне довольным жизнью.

– Мне кажется, начать знакомство мы могли уже сейчас, он бы не скоро хватился, - со смешком заметила я.

– Спелись, – рассеянно заметил Шад. - И почему я не удивлён?

– У тебя хорошая сестра!

– Ты выбрал себе интересную женщину, - одновременно со мной проговорила Шарифа, и её брат засмеялся, после чего протянул мне руку.

– Посиди со мной, мать не дождалась, и там скучные протокольные вопросы.

– Может, мне как раз там и надо быть? - насторожилась я, но за протянутую ладонь ухватилась, позволила притянуть себя ближе и привычно устроилась на его бедре.

– Не буду мешать. Увидимся ещё, - весело попрощалась Шарифа, тактично оставляя нас вдвоём.

– Нет, там внутреннее, посторонние все уже разошлись, - тем временем отозвался Шад. - Распределяют роли.

– Погоди, разошлись? А...

– Я предупредил твоего сопровождающего, что ты задержишься. Важный разговор с Великой Матерью. Может быть, до утра, - он усмехнулся и жестом предложил мне свой стакан.

Я кивнула, сделала несколько глотков и уточнила со смесью надежды и лёгкого смущения:

– До утра?..

– Мне это тоже интересно, – проговорил он задумчиво. - Ярая, как ты относишься к традициям?

– С уважением, - не раздумывая ответила я. - Но многие предпочитаю уважать издалека. А что?

– Я чего-то такого и ожидал, – задумчиво хмыкнул Шад. – Традиция традицией, но мне показалось, тебе не захочется пускать меня свободно ходить по посольству.

Я не стала это комментировать, только коротко поцеловала его в уголок губ. Всё же у меня очень понимающий мужчина.

– Переходи уже к концу, – со смешком попросила я. - Я тебе доверяю.

– Это приятно. Я купил дом неподалёку от вашего посольства, буквально через три дома.

– Надеюсь, это не имущество кого-то из прежних членов Совета Старейшин? - нервно пошутила я.

– Нет, он лет пять пустует. Небольшой, надёжный и почти пустой. Нам на первое время хватит, а там посмотрим.

– Где – там? - озадачилась я.

– Когда дети подрастут, - ухмыльнулся он, явно довольный моими замешательством, растерянностью и лёгким смущением. - Я подумал, это даже хорошо, что он пустой, можно сделать всё так, как нам захочется. Но кровать есть. Можно будет не оставаться здесь.

– Я согласна не оставаться. Можно начать прямо сейчас! – заверила я и потянулась к нему для поцелуя.

Но прямо сейчас, конечно, не получилось. Шаиста и так была недовольна, что мы нарушили стройный запланированный порядок, потому что сообщение хотелось озвучить перед лицом всех гостей. А сбежать совсем… Нет, это получилось бы, конечно, волнующее приключение в духе всех наших безумных отношений, но мы дружно решили не испытывать терпение Великой Матери, которая все последние дни провела в крайнем напряжении.

Поэтому, некоторое время еще насладившись обществом друг друга, мы вернулись в зал рука об руку, умиротворённые и довольные жизнью. Ощущение было очень странным, тревожным. Вот так вот, на перекрестье множества взглядов, находиться так близко к Шаду, касаться пальцами горячего предплечья и понимать, что – можно! И все шепотки, всё удивление, вся растерянность окружающих шайтаров – это только их проблема. Пресловутое распределение ролей, о котором говорил Шад, было своеобразным продолжением присяги. Когда мы вошли, Шаиста ещё не закончила, поэтому отвлеклись на нас немногие – те, кто был более наблюдательным и стоял ближе. Никто не стал нарушать протокол встречи и тишину, в которой звучал только голос Великой Матеpи, шайтары лишь едва слышно перешёптывались, оглядываясь.

Заговорить с нами решила единственная женщина, но ей я была рада. Гульру Иммай я уже видела, даже поздоровалась с ней в начале вечера. А она, насмешливо улыбаясь, подошла к нам, смерила взглядом Шада и поинтересовалась:

– Α не это ли, случайно, мой поклонник?

– Ты проницательна, Гульру, – невозмутимо ответила я. – Именно он. Шад, а это твоя любимая поэтесса, дара Иммай.

Он вежливо склонил голову, глядя на нас с лёгким прищуром: кажется, начал что-то подозревать.

– Разве я была не права? – уточнила я у Гульру. - Он же правда самый большой поклонник. И толстый. Но не писать же это в посвящении, правда!

Иммай тихо засмеялась, а шайтар одарил меня насмешливо-ласковым взглядом. Молча, потому что его громогласный шёпот был бы слышен даже Шаисте.

– Отшлёпаешь. Да-да, я помню, – безмятежно улыбнулась я ему.

– Береги эту женщину, дар Шадай, - насмешливо порекомендовала ему Гульру. – Она у тебя хитрая и терпеливая – то, что надо.

Шад бpосил на меня еще более ехидный взгляд, но перед дарой Иммай вновь выразительно склонил голову.

Ну а продолжить эту занимательную беседу мы уже не смогли: Великая мать закончила свою церемонию и сообщила всем, что желает поделиться радостью. Нашла нас взглядом, поманила ладонью…

Я понимала, что это согласовано Шаистой с моим начальством, но всё равно с трудом удерживала умиротворённое выражение на лице, когда шайтара представляла наш брак с её сыном не просто как результат принятия высокими сторонами неизбежного, а… Она – дословно – отдавала своего единственного сына в мужья уважаемой посланнице Великой Красной Орды в знак высокого доверия между двумя странами и в залог мира и добрососедских отношений.

Если бы я не была в курсе реального положения вещей, я бы решила, что «уважаемая посланница» неплохо в чём-то помогла Великой Матери, за что её и отблагодарили.

Чувствую, завтра я узнаю, что переворот совершила лично, вот этими самыми руками. И дирижабль тоже я уронила. Но надо будет уточнить у Герея, как они там видят мою дальнейшую службу. Подозрения, конечно, имелись, но хотелось бы знать точно.

Шушуканье вышло на новый уровень и приобрело растерянно-возмущённый оттенок. К счастью, после этого представления нас милостиво отпустили, не заставили принимать поздравления и отвечать на многочисленные вопросы, всё это милостиво взяла на себя Шаиста. Хотя, честно говоря, я ожидала более нервной и бурной реакции.

Но то ли я сама себя напрасно накрутила, и шайтары относились к таким вещам проще всех остальных, то ли они и сами еще не до конца осознали, что у них теперь есть Великая Мать со всеми вытекающими последствиями, а то ли всё дело в том, что Шад – мужчина, и с кем он там женился, их не так уж сильно заботило.

Α после я смогла оценить прелесть романа c высокопоставленной персоной: до места мы добирались порталом. Дом оказался и вправду небольшим по шайтарским меркам Верхнего города. Три этажа, два из которых под землёй, запущенный и совершенно одичавший садик на крыше… Здесь почти везде царило запустение и ощущение нежилого помещения, но я этому искренне радовалась: лучше так, чем чувствовать себя мародёром. Мебели в гулких комнатах было совсем немного – несколько столов разных размеров, нечто вроде комода и всё. Мы не стали сейчас заглядывать под пыльные чехлы, которыми она была накрыта. Часть пыли явно убрали, пол был недавно вымыт, но и только. Α вот спальня выглядела совсем иначе, и, хотя тоже была почти пустой, всё равно резко контрастировала с остальным домом. Вычищена была тщательно, весь центр комнаты занимала массивная низкая кровать, а сбоку от неё стоял небольшой столик на орочий манер, перед которым лежала пара лохматых овечьих шкур.